Изгой
Шрифт:
Но от моей земли далековато выходит. А потому хочу тебя спросить, боярин – как понимать древние слова «Галич» и «Волынь», ведь твой род не зря от последнего имя свое ведет?
– «Галич» – это горы, скала или холмы. Так называли те места, где Карпаты и река Днестр течет. А «Волынь», как в летописи, толи от города, толи оттого, что «вольные» там люди жили. Так мне дед говорил, он рассказы своего деда помнил – старик чуть ли девять десятков лет прожил. Задолго жил до первого царя Иоанна Васильевича, и пережил оного, и сына его, и царей Бориса Годунова и Василия Шуйского.
«Ни хрена себе?! Это же какая кладезь информации –
Юрий вздохнул, и начал говорить…
Глава 12
– Кряж, что идет южнее Северского Донца, разве не горная гряда?! По крайней мере, очень высокие холмы, это точно. Стрелецкую слободу и Княжий Двор решил я со Славянском и Торским городищем в единый град объединить, и Галичем назвать. Есть Галич на Днестре у Речи Посполитой, есть Галич и у Москвы. Так что третий стоять будет на реке Торец. И называться будет княжество по стольному граду Галицким!
Юрий посмотрел на вытаращенные глаза боярина и осознал, что крепко зашел, прямо в выгребную яму – как сказал бы раньше при крайне неудачной сделке. Но деваться уже было некуда, нужно гнуть линию до конца, и он заговорил дальше:
– Галицкое княжество идет по северным отрогам всего горного кряжа, что вдоль реки идет. На востоке до Боровской слободы и Трехизбянского городка донских казаков, от Славянска где-то восемьдесят верст. На севере по Донцу до самой лавры Святогорской. На запад уже по Торцу граница владений идет в «Диком поле» еще верст на сорок от нас. Да на юг владения пойдут до самого Бахмута, где донская сторожа и солеварни – от Славянска это с сорок верст будет. И еще верст тридцать на полдень от него, как раз кряжи и окончатся.
Да, бахмутский атаман Фролов со мною в походе был, когда тебя с караваном от татар отбили. Заедино мы с казаками здешними, они мою руку приняли и порешили вместе в делах быть.
Боярин Волынский задумался, причем серьезно, уткнувшись взглядом в столешницу, взяв в руки кусок железной руды.
Юрий решил пустить в ход информацию, что ему поведали как в лавре, так и несчастная супруга боярина. Зловещие сведения – если они Ивана Петровича не заставят задуматься, то дальнейший разговор бесполезен. И опасен станет боярин – ибо нет на него надежды.
– Мы чужие в Московии, боярин. Совсем чужие. Род Волынских Щепа почти угас, Вороно-Волынские еще сто лет назад вымерли. Те Волынские, что на Белгородчине и Рязанщине сейчас в нищете и захудалости живут, долго не протянут. Да и московские рода потихоньку угасают – не дает Бог им деток, видимо в наказание, что Волынь покинули.
Также как князья Острожские в Польше – сорок лет назад их горделивый княжеский род пресекся. Только я один остался из прямого потомства короля Даниила Романовича! Пора настала нам прежнее княжество возрождать. Я так помыслил, боярин. Если есть одна Галиция на западе, то почему бы не быть другой, но уже на востоке, православной и вольной. Смотри, что от предков наших осталось!
Юрий достал из шкафчика золотой обруч с чубчиками, украшенный драгоценными каменьями. Алмазы и рубины сверкнули в лучах солнца, когда Галицкий положил реликвию на стол. Выглядело
– Вот королевский венец князя Даниила Романовича, как сказано «короля Галиции и Людомерии». Эта надпись такая же на латыни вот на этом кресте, что от него в наследстве у меня.
Юрий достал из-под ворота рубашки рубиновый крест, снял его с шеи и положил рядом с короной. Затем достал золотой перстень и круглый серебряный печатный столбец:
– А это печати княжеские, такие как на грамотах, что ты смотрел. Вот все мое наследие дедич и отчич!
Иван Петрович принялся рассматривать реликвии, внимательно и почтительно, не притрагиваясь руками. И поднял голову, в глазах блестели слезы. Глухо произнес:
– Не знал про то, князь Юрий Львович! Не ведал ни сном, ни духом. И что делать – я ведь три деревеньки в Поместном приказе получил недавно. Пожгла их татарва…
– А потому ты перед царем чист! Чтобы восстановить порушенное, тебе придется христарадничать у богатых родственников в Москве, и не факт что они тебе хоть немного денег дадут. Ведь вы для них «худородные», с которыми знаться невместно.
Возвращаться к пепелищу, тем более не родимому, чтобы там жена твоя любимая с дочерью страдали от воспоминаний тягостных, не стоит. Да и людишки твои здесь остаются – никто не пожелал возвращаться. Говорят, боярин наш добрый и справедливый, но, поди другого помещика поставят – то взвоют все разом!
От слов Юрия Иван Петрович согнулся, будто фразы превратились в тяжелые камни и легли ему на плечи, придавив тяжкой ношей. А Галицкий продолжал гнуть свою линию:
– Не идет народ, освобожденный из крымской неволи обратно за Северский Донец. Не желает терять обретенную здесь вольность. Хотя некоторые уходят, но лишь для того, чтобы забрать семьи и родных, и потом бежать всем вместе сюда. Каждый день беглецы Донец переходят, редко по одному, чаще до десятка числом и более. А иногда и толпами – и не бояться оказаться на краю «Дикого поля». Видимо, дома жизнь горькой стала.
– Сыск беглых у тебя вскоре начнут, княже. Дьяков отправят и по всем селениям пройдут.
– Пустое, – усмехнулся Юрий. – В Галиции беглых селить не буду. Всех отправлю на волынские земли, что между реками Кальмиусом и Миусом зажаты. Татары шалят частенько, не то, что дьяки с отрядом, войско целое пропадет одним махом, сгинет без следов.
И там городки казачьи стоят – запорожские и донские – а с них беглых не выдадут. А у меня все чисто будет, не подкопается Приказ Малой Руси. Или беглецы из украинских земель, что под ляхами, или освобожденный татарский полон. Большая дурость ставить в известность о своих планах Москву – все делать нужно в тайне.
– Хорошо, княже! Приму твою волю и присягу дам! Но и государю Федору Алексеевичу о том отпишу!
После долгой и мучительной паузы боярин Волынский встал и перекрестился на икону. Поклонился в пояс Юрию и еще раз перекрестился. И наклонившись, поцеловал рубиновый крест.
– Не стоит, Иван Петрович. В Московском царстве князья царю челом бьют и подписывают грамоты как холопы. Если ты об отказе напишешь, пусть трижды прав будешь – в железо забьют как вора и изменника. Таковы порядки, когда даже дворянин не сможет «съехать» по собственной воле, – Юрий скривил губы – даже недолгое пребывание в Москве оставило очень плохое мнение о царивших там безобразиях.