Изгой
Шрифт:
В покоях Гелона уже был накрыт небольшой стол, всего на четверых, на широких блюдах только гроздья винограда, яблоки и груши да кувшин в окружении четырёх золотых кубков дивной работы.
Да, подумал Олег яростно, пока Гелон уже на правах хозяина указывал, кому куда сесть, Окоем прав — умный должен уметь делать выводы. А он, Олег, умеет их делать. Вывод, к которому подталкивал умудрённый жизнью верховный жрец, ясен: будь как все, иначе жизнь станет невыносимой. Если в знании или умении оторвёшься от простых людей слишком далеко, тебя перестанут понимать. А раз так, то сочтут безумцем. В тебя полетят камни, от тебя отвернётся
— Но так поступил бы умный, — проговорил он с глухой яростью. — А кто сказал, что я хочу быть всего лишь умным?
Кто ищет, тому назначено блуждать. А блуждающий всегда выглядит нелепо для тех, кто сидит на завалинке и лузгает семечки. Нелепо и смешно. Эти сидящие в норках смеются, указывают пальцами, даже снисходительно жалеют.
Вот даже сильнейшие чародеи, они же и мудрейшие люди... так должно быть, не поняли его идеи с направле-нием людей по пути правильному и праведному, сопротивлялись, пришлось силой... Но он ушёл и уже несколько лет не показывается в Совет, но они всё равно не разбегаются по норкам, ощутили вкус к большой работе, к настоящей власти... Вот так истины, признаваемые сейчас бесспорными, когда он их провозглашал, выглядели дурью или сплошной нелепицей!
Гелон обратил внимание на его напряженный вид, сказал доброжелательно:
— Друг моего брата, ты был печальным, когда прибыл, а сейчас в твоих глазах печали стало больше. Что-то случилось?
Олег раздвинул губы, засмеялся как можно беспечнее:
— Разве можно быть печальным в твоей благословенной стране?
Гелон смотрел в его лицо внимательно. Глаза, не по возрасту мудрые, стали грустными.
— Тебе много выпало, — сообщил он, словно для Олега это была новость. — И ты нечто носишь на плечах незримое... но очень тяжелое. У тебя может подломиться хребет! Разве у тебя нет друзей, чтобы приняли часть тяжести?.. Поделись со мной. Если бы ты знал, сколько я ношу в себе чужих слез, обид, горестей!
Олег невольно усмехнулся, уже без принуждения:
— Гелон, я восхищаюсь тобой. Но все же мои горести не совсем такие, как у земледельца, у которого захворала корова.
Окоем, который слушал их внимательно, а с Олега не сводил глаз, дернул Гелона за рукав, обронил негромко:
— Не печаль наша страшна, а наши дешевые радости.
Гелон не понял сразу, спросил, не страшась уронить достоинство правителя, который знает, оказывается, не все на свете:
— Почему?
Окоем ответил, все еще не спуская глаз с Олега:
— Человек радуется... и останавливается. Кажется, что вот уже сумел, достиг, получил, добился. А человек, у которого в сердце печаль и неспокойство, может дойти до Края света. А если печаль и щем в груди не оставят его за это время, то пойдет и дальше. За Край... Не допытывайся. У нас своя дорога. А он пусть идет своей.
Олег спросил, переводя разговор на другое:
— Гелон, мы не перестаем дивиться изобилию в твоей стране. Как тебе это удалось?
Гелон развел руками:
— Сам удивляюсь. Нет, правда, не прикидываюсь! Понимаешь, я никогда не любил сражений. Агафирс и Скиф вечно дрались либо друг с другом, либо вместе нападали на кого-то посильнее, пропадали на охоте, а я... гм, домики из песочка строил, раненых зайчиков подбирал, лечил, а потом выпускал, пробовал муравьев убедить жить дружно... У нас во дворе жили мелкие черненькие и крупные красные, так вот они
— Что, так быстро плодитесь?
Гелон вяло отмахнулся:
— Плодимся — да, но к тому же к нам едут отовсюду. Ну, те, кто воевать не любит. Не поверишь, но таких набралось очень много!
— Поверю, — сказал Олег.
Скиф сердито сверкнул глазами. Мужчины, которым не нравится воевать, — трусы. Жалкие трусы.
— Но все равно, — сказал Гелон, — я велел ставить стены крепкие, а стражей назначил из самых чутких. Те кто не любит воевать, — лакомая добыча.Потому у нас почти нет хорошей конницы, ибо не собираемся никуда в походы, зато у нас самые крепкие стены, а на стенах достаточно камней, смолы и всякого оружия, чтобы внизу полегло огромное войско!.. А наши колдуны неустанно укрепляют мощь стен, выявляют лазутчиков...
— Попадаются?
— Чересчур много, — вздохнул Гелон. — Поверишь ли, даже из таких стран бывают, что и слыхом о них не слыхивал! Чтобы напасть на нас, им надо пройти десятки земель, где их перебьют раньше. Но рыщут, выведывают, таятся... Явились бы открыто, я бы сам все показал! Такими стенами любой правитель бы хвастался. А так приходится их всех на кол. Прямо на городской площади, чтобы все видели...
Скиф сказал ехидно:
— А я слышал, что в твоей стране вот уже лет десять никого даже не пороли! Так и знал, что брехня.
Гелон задержал цыплячью ножку у рта, в глазах были изумление и обида.
— Почему брехня?.. Последний раз подданного казнили в самом деле лет пять тому. А это чужаки...
— Их не жалко?
— Да нет, просто они уверены, что лучше украсть, чем попросить. И чтобы мои подданные убедились, что это не так, все лазутчики умирают на городской площади долго, очень долго... Правда, я велел на ночь их добивать, чтобы не мешали спать криками.
Олег спросил деловито:
— А казнь свершаешь утром?
— Не слишком рано, — ответил Гелон рассудительно — Чтобы народ выспался после трудового дня, позавтракал, пришел на площадь в хорошем настроении. Вот тогда и начнётся это... даже не казнь, как считают некоторые! Наглядный урок всем, кто смотрит, что законы лучше выполнять. Лучше и безопаснее. А если жизнь чем-то трудна, то приди и скажи управителю, а если тот не сможет помочь, то мне. Разве не понятно что я кровно заинтересован, чтобы все жили богато и счастливо? Счастливые не бунтуют, не разбойничают. А с богатых больше идет денег в казну. К тому же, наслышавшись, что у нас тут чуть ли не вирий, сюда едут и едут переселенцы... Страна Гелония растет!
Скиф все это время ёрзал, словно из сиденья торчал острый шип. Ел то очень быстро, то вообще замирал, а взгляд устремлялся поверх голов в тревожную и грохочущую копытами даль, в глазах мелькали отблески пожаров, там проносились призрачные фигуры всадников, падали люди, рушились стены.
Гелон говорил все тише, сбивался, он тоже видел глаза брата, и лицо правителя Гелонии становилось все несчастнее.I
Скиф со стуком отодвинул тарелку. Гелон тут же замолчал, напрягся. Олег опустил глаза, стало неловко за то, что сейчас произойдет.