Изгой

Никитин Юрий Александрович

— Меня не страшит гнев богов, — ответил он тихо. — Но ты ее все еще любишь, отец... И только поэтому я отрекаюсь от мести.

Он повернулся резко, Олег не успел ухватить его за руку, как хлопнула дверь, по лестнице послышался дробный стук подошв. Со двора слышно было, как яростный голос прокричал в ночи, в ответ заскрипели засовы на воротах конюшни.

Олег поднялся. Лицо было печальное.

— Если он решится уехать, — сказал он просто, — я поеду с ним.

— Спасибо, — сказал Колоксай. В его синих глазах были стыд

и благодарность. — Мне было бы страшно потерять и его. А он... он горяч!

— Как и ты, — ответил Олег. Подумал, добавил: — Был.

Колоксай развел руками:

— Да, во мне многое изменилось. Пока сам еще не знаю что. Но я уже не тот. Хуже или лучше, не знаю. Но вот ты меняешься тоже. Я раньше знал тебя как человека рассудительного и очень осторожного. А теперь ты в бой, как юнец.

— Я не рвусь в бой, — объяснил Олег. — Просто чую, что с той стороны веет новым Злом. И что меня там тоже ждет...

— Что?

— Бой, — ответил Олег. — Которого я очень хотел бы избежать.

Колоксай взглянул остро:

— Но едешь навстречу?

Олег поднялся молча. Он был так же высок, как Колоксай, а под грубой тканью холщовой рубашки угадывалось сильное тело бойца. Но, сколько Колоксай помнил, этот волхв всегда стремился избежать схваток.

И всегда оказывался в самой их гуще.

За окном чуть посветлело. Олег подошел к забранному металлической решеткой проему, свежий утренний ветерок пахнул в лицо. На горизонте проступает едва заметная светлая полоска.

Колоксай сказал за спиной:

— Я не знаю, кто ты... но я считаю тебя другом и учителем разом. За эти годы ты возмужал, у тебя фигура воина, словно зарабатываешь на жизнь мечом. Но у тебя то же самое недоумение в глазах, то же напряжение в лице, на лбу добавилась складка, да у губ теперь горькие морщинки. Помнишь, как однажды я бросил тцарство и пошел за тобой, очарованный твоей мудростью?

— Помню, — ответил Олег невесело. — Все помню.

— А помнишь, как мы увидели этих купающихся дев?

— Стараюсь забыть, — ответил Олег сухо. — Да и тебе зачем вспоминать.

— Потому что это было прекрасно, — возразил Колоксай. — Да, я обезумел и натворил глупостей. Но это были мои безумства!.. Только я и отвечаю. Олег, удержи Скифа от мести. Он поклялся не мстить, но все же... Месть неразумна. А его обет, который он дал, что отомстит за мою смерть... Ты сможешь освободить от обета, не затрагивая его чести.

Олег покачал головой:

— Колоксай, оставь... Эта ненависть его сжигает, ты не заметил? Он и так ее носит через силу. Если он не даст ей выхода, она отравит его смертельным ядом. Испепелит душу. Ты хочешь потерять и второго сына?.. Но что творишь ты? Хочешь, чтобы жертва Гелона была напрасной?..

Колоксай развернулся к нему всем телом. На лице была такая мука и такой стыд, что Олег отступил, буд-то получил толчок в грудь.

— Не понимаешь? — вскрикнул Колоксай в бешенстве. —

Не понимаешь!.. Боги выиграли, обменяв драгоценного Гелона на черт-те что!.. Что я? Я же ни черта не умею!.. И ни на что не гожусь, если говорить правду. Они получили драгоценность всего лишь... всего лишь за меня! Если я останусь и буду править вместо Гелона, я сделаю то, что как раз хотят враждебные боги!.. Не понимаешь?

Олег потряс головой, сказал с мукой:

— Прости, не понимаю.

Что за дурак... Я не сделаю, как они хотят!

Тогда, — спросил Олег, — не сделаешь ли еще хуже?

— Не знаю, — отрезал Колоксай. — Но если я сделаю то что вы хотите... и что хотели подземные боги, то это и будет... поражение! Но я уйду. Еще не знаю куда. Пока куда глаза глядят. А там посмотрим. Я все равно найду способ, чтобы...

Голос его прервался. Неожиданно Олег увидел, что это не отец Гелона, Скифа и Агафирса, а такой же, как и они... если не моложе. Он непроизвольно сделал шаг навстречу, Колоксай всхлипнул, Олег обнял его, как обнимал двадцать лет назад. Из отчаянных и сразу покрасневших глаз Колоксая брызнули слезы. Олег видел, как под едкими каплями горит кожа и тут же зарастает, оставляя быстро тающие белые следы.

Колоксай всхлипывал, его трясло, голова дергалась, зубы стучали. Он не мог ни выговорить, ни вышептать ни слова. Олег гладил по спине, похлопывал с неловкостью за себя и за Колоксая, за все это... это.

— Найдешь, — проговорил Олег тихо. — Найдешь... Теперь найдешь.

— Я... — сказал Колоксай прерывающимся голосом. —. Я... не могу... принять такую жертву... Да еще и его земли, его владения! Я должен уйти, как ушел ты, и... доказать! Совершить.

Олег кивнул:

— Только мне не надо было ничего доказывать. А вот ты на себя взваливаешь тяжкий груз.

— И пусть! — ответил Колоксай. — И пусть! Пусть тяжелей, невыносимей!

Он все прижимался к Олегу, все его существо говорило, что вот сейчас, когда плач иссякнет или его задавят, надо будет поднять голову, выпрямить спину и гордо вступить в ужасающе жестокий, как оказалось, мир.

А потом они молча вышли во двор, Колоксай исчез в конюшне. Олег молча наблюдал через распахнутые ворота, как в глубине оседлали крупного жеребца, Колоксай выехал такой же неподвижный, молчаливый, суровый, но совсем осунувшийся, желтый, как покойник.

— Заставь Скифа принять страну, — велел он. —Может быть, это займет его заботами... Он захочет продолжить дело брата! Это будет трудно, ему станет не до мести.

—А ты?

— Куда глаза глядят, Олег, я уже не тот вспыльчивый дурак, которого ты сопровождал к красавице Миш. В мире черного солнца...

Он вздрогнул, побледнел, зябко пожал плечами. Конь под ним нетерпеливо переступил с ноги на ногу,

— Езжай, — напутствовал Олег. — Я знаю, о чем ты... Но лучи нашего солнца сильнее! Ты вернешься, Колоксай.