Изгой

Челиста Михаил

— Оба в машину. На передние сиденья. Ты, — я киваю в сторону того, который держится за свою челюсть, — за руль.

Встают и идут, с кряхтением и стонами залазят в машину…

Они должны будут выдать бумагу Даше — завтра не позже одиннадцати ноль-ноль, где будет написано что их контора или они лично — не суть, претензий к ней не имеют, а долги, соответственно Дашины, погашены. А ещё, они завтра же, в то же самое время, в торжественной обстановке подарят ей, нотариально заверенную, вот эту вот машину. Вариантов тут два: или они соглашаются и

всё хорошо; или они не соглашаются. Конечно, я постараюсь аргументировать свою просьбу, но уж это как получиться…

Сажусь на заднее сиденье — хорош внедорожник, Ниссан всё-таки. Чувствуется, что хозяин следит за ним, да и машина по всей видимости, трёхлеток не более. В дружеской обстановке излагаю им свою просьбу и озвучиваю первый вариант развития событий.

Реакция после короткой паузы ожидаемая. Тот, который с плечом, поворачиваясь в пол-оборота ко мне, морщится от боли, слишком быстро повернулся:

— А бумаги куда девать. Отчётные документы? — жлобство придаёт голосу энергию и приглушает боль, и ему кажется, что вот тут-то он и отыграется.

— У нас таких, — а это встрял тот, с откидной челюстью, — как эта, много. Всем деньги нужны. Этой простить и всем тогда? Сами идут. Их никто не тянет.

Прикрывая рот ладонью, которая не может скрыть опухоли, а может быть и поддерживая челюсть, морщась от боли и шамкая, хотя и медленно, но он произносит целую речь. В последующем он больше не выступал, а только смотрел, да не убирал ладони от лица.

Я не отвечаю, а спокойно сижу уставившись взглядом в лобовое стекло. Пауза затягивается.

— Ладно, ты дерзкий. — боль в его плече не останавливает. — Но из-за какой-то… — и тут же улавливает мой взгляд. — Не, ну мы же всё по чесноку. Она же знала под что подписывалась, мы же всё объяснили… Ну, извиняюсь, так вышло. Ты же с нас уже взял.

Оба выжидательно смотрят на меня. Дружно молчим. Переглядываются. Я упираю локоть в спинку сиденья и кулаком подпираю щёку — мне так удобней.

— Это беспредел. Чё ты быкуешь? Я правила знаю. И, в натуре, ты кто? Назовись. — воно как, ну-ну.

Коротко, опять переглядываются. А в машине душновато как-то... А может быть не только в машине.

— Слышь, ладно. Признаём, мы лоханулись. Ты нас подловил. Чё там базарить… Ладно, давай так, сейчас разбегаемся, а ей… я скидку сделаю. Пара месяцев и все при своих… Ну сам прикинь, — и он кивает на своё плечо, — это денег стоит.

И я с усилием сдерживаюсь, чтобы тут же не сделать с ним то, что давно хочу сделать — вырвать у него кадык, а приходится ещё и вида не подавать.

— Она ж тут при делах... И ты встрял. Но мы не в обиде, каждый бы встрял. Так? — и он даже доверительно улыбается.

Снимая напряжение, делаю плавный вдох и резкий выдох, и… начинаю говорить. Поочерёдного обращаюсь к каждому из них, назвав их полными именами, с добавлением полной даты рождения, вплоть до времени появления на свет — до секунды. Это имеет эффект — удивлены и очень, вернее сказать рожи такие, как будто бы у обоих, одновременно, происходит массаж простаты, через задний проход — железной монтировкой.

Прохожусь по ближайшим родственникам каждого из них — не глубоко, лишь для общего кругозора. Зачастую нормальность родителей не нивелирует ублюдочности отпрысков, ну то есть — пизда их рожает, а не мама. Правда бывает и наоборот.

Говорить о двоих сразу не совсем удобно, мозгами они не поспевают, поэтому сосредоточиваюсь только на том у которого выбито плечо. Его детство, отрочество — даты становления, значимые события и лирические отступления. Красочно, с подробностями, действия или соучастие в действиях до эмоций, до мыслей, до страстных желаний о которых кроме него никто не знает. Его юность особенно интересна — первая групповушка и откос от армии. Рисую в красках, вплоть до того, кто где стоял и в какую сторону смотрел. И особенно, как его отмазывали от этого всего, с его участием — в этом моменте он стреляет взглядом в сторону подельника и опускает глаза, и видно как у него проступают желваки на его толстых щеках…

Говорю около часа, будто бы читаю бегущую строку. Отвечать на вопрос самому себе, откуда я это знаю мне некогда и неохота.

Перехожу к настоящему — касается обоих. Освежаю им память о них же самих. Их адреса проживания и распорядок жизни, а не только дня — каждого. Лёжки о которых кроме них никто не знает, ну и, конечно же, кроме меня. Связи и отношения — рукопожатность, какие двери ногами открывают, а перед какими в позе — раком, двигаются, в эти двери, задом наперёд. Дурь в их жизни и про это тоже рассказал. Дьявол кроется в деталях, да я и не спорю.

В конце выдаю адреса проживания двух должниц: полные имена; сфера деятельности; семейное положение. Неплохие бабы, между прочим, а они им списание долгов за раздвинутые ноги, два раза в неделю. Вообще-то, идиотки полные — такое в наше время! Но тут ещё и шантаж.

Молчали всё время и не пытались меня перебить, или остановить — им было очень интересно и они прониклись. Наконец я закончил…

Сидят притихшие, как два сурка в клетке. Изредка опускают глаза, шарят ими по сторонам, опять смотрят на меня и в них явно читается непонимание происходящего. Даже боль от травм не главенствует над ними в этот момент.

— Ты кх… кхх.

У начавшего говорить пересохло в гортани, и он тут же оставляет своё плечо, и обхватив ладонью своё горло, трёт:

— Ты кто?

Прежде чем ответить, отдаю им два телефона и пластиковые карты. Один мобильник, демонстративно повертев перед своими глазами, кладу обратно в карман. Отдаю им ключи от машины и бросаю пистолет себе под ноги. Одним пальцем делаю призывный жест указывая на пачку сигарет на панели... Зажигалку тоже забираю:

— Бабло моё. Ей всё отдадите и… только тогда свалите. — смотрю на каждого. — Через десять минут она позвонит мне.