Излом
Шрифт:
— Завтракать будешь? – немного успокоилась она. – Всегда перед выходными номер откалываешь.
— Ты тоже хороша! – осмелел я. – Всё тело после того дивана ломит. Я на тебе женился или на коте?
— Знай! Как пьяный придёшь, всегда так будет.
— Давай Дениску в кино на утренний сеанс сводим? – в качестве подхалимажа предложил я.
— Давайте меня сводим! – обрадовался сын, подбегая ко мне.
— А куда пойдём? – окончательно успокоившись, подкрашивала перед зеркалом губы Татьяна.
— В «Пионер». Там всегда детские фильмы
Мир в семье был восстановлен!
Прохладный воздух приятно бодрил похмельный организм своей чистотой и свежестью. Людей на улице было ещё не много. С деловым видом спешили на рынок женщины, а у винного магазина – в субботу его открывали раньше – сбивались в стаи небритые личности с горячечными глазами.
— Глядеть противно! – нахмурилась жена.
— Болеют люди, – заступился я.
— Смотри, в их рядах не окажись, дожалеешься…
— Будь спокойна, меру знаем.
Дома, попив чаю, улёгся с книгой на диван, который радостно начал сверлить мои бока пружинами, поскрипывая от удовольствия. Несмотря на пытку, назло ему, заснул.
«Да–а, пьянка до добра не доводит, – критиковал себя после сна. – Пойти дровишки, что ли, поколоть и прогуляться немного?»
Одевшись, прошлёпал по доскам. Решил стрельнуть сигаретку – страшно захотелось курить. Соседей у дворов не наблюдалось, поэтому решил подняться наверх, поближе к цивилизации.
Неизвестно откуда набежал дождь – тонкий, густой и пахучий. Громко клацая когтями по асфальту и целеустремлённо глядя на два металлических помойных ящика, протрусила чёр–ная собака, уже порядочно успевшая вымокнуть. Остро пахнуло псиной.
Стрельнув сигарету у припозднившегося соседа, блаженно затянулся, разглядывая сверкавший огнями за пеленой дождя город, примеривая увиденное к своему деревянному курятнику, под которым подразумевал овраг. Последний раз затянувшись, подошёл к краю и бросил вниз окурок. Не успев долететь до земли, он погас, захлёстнутый дождём. Внизу тесно лепились домишки.
Строиться здесь стали ещё до войны – от центра недалеко и будто в родной деревне живёшь. По склону оврага торчали деревья с пожухлыми листьями. Здесь, наверху, резко пахло дымом – в домах дымили трубы. Вечер ещё только наступил. За моей спиной жил своей жизнью город, был слышен рокот машин и звонки трамваев. На стеклянном корпусе банка, плоскую крышу которого мне было видно, неоновая реклама призывала летать только на самолётах Аэрофлота – будто у нас были ещё и конкурирующие фирмы.
А внизу повисла тишина – двери на запор, лишь перелаивались собаки, да иногда душераздирающе орали коты – для них-то здесь раздолье.
Из всех удобств, подаренных цивилизацией, в наших домах имелся только свет. Некоторые, особо деловые, сумели провести газ. Санузел заменяла деревянная постройка в стиле ретро в глубине двора, а ванную, холодную и горячую воду, паровое отопление самые мечтательные могли увидеть во сне, не говоря уж о такой роскоши, как телефон.
Правда,
Зорко глядя под ноги, стал спускаться вниз. С моим погружением в овраг постепенно исчезали огни города, а за ними и звуки, даже ветер здесь не чувствовался. Воздух казался каким-то спёртым и затхлым. Как нарочно, погас единственный фонарь, да он, собственно, и не освещал, а, как маяк кораблю, давал направление, ориентир куда идти. Посторонний человек, даже зная адрес, с трудом мог бы найти нужный дом. Например, рядом с моим, 778, находился 753. Неизвестно, чем руководствовались, присвоив ему этот номер, а где находится 779 – это для меня и поныне загадка, хотя живу здесь не первый год.
Осторожно прошлёпал по доскам, настеленным во дворе. Они будто играли со мной, неожиданно плескали жидкой грязью – то с края, то из трещины в центре доски. На крыльце, сощурившись в темноте, долго всматривался в термометр.
Воскресенье прошло спокойно и тихо в приятном ничегонеделании. С удовольствием валялся на диване, простив его скрипучие пружины; временами дремал, временами почитывал книгу. Курить не тянуло, пить тоже. Единственно, чем несколько омрачил отдых, это составлением жалостливой петиции в райисполком – и то после длительных увещеваний жены. Обильные творческие мучения в поисках слова и образа дали следующий результат.
«Председателю Волжского райисполкома
т. Кабанченко П. И.
от Двинянина С. В.
Заявление.
Просим Вас прислать комиссию по поводу того, что проживать в нашем доме невозможно в связи с его состоянием и антисанитарными условиями местности. Весь наш переулок, почти всех жильцов, отселили ещё два года назад за невозможностью проживания в этом районе. Живём мы около института, там, думая, что всех снесли, сбрасывают к нам мусор. Рядом протекает ручей с нечистотами – рассадник крыс и прочей заразы. Отводить воду из ручья некому, вода выходит из русла, и у нас её полный двор. В результате постоянной сырости дом даёт осадку, лопаются стены.
Просим разобраться с нашим вопросом.
Семья Двиняниных».
— После такого заявления квартиру сразу должны дать, – хвалился перед женой, с прохладцей отнёсшейся к моему шедевру. – Чего не восхищаешься? – приставал к ней. – Не вижу цветов, восторженных поклонниц, не слышу грома оркестра. Ну хочешь, ещё про негров вставлю?
— И про термометр не забудь! – язвила Татьяна.
— Господи, ну при чём тут термометр?
— А при чём негры? – не понимала она.
— Чтобы Кабанченку добить. Можно, например, так, – любуясь собой, вразумлял непонятливую супружницу.