Измена по контракту
Шрифт:
Чем занимается Влад? Где он? Что собирается делать? Он мог бы устроиться в любое архитектурное бюро — его оторвут с руками и ногами. Он мог бы снять квартиру и начать жизнь с чистого листа, но этот парень не ведёт никаких соцсетей. Я ничего о нём не знаю. Я боюсь, что у него апатия или депрессия. Чувствую себя бесконечно виноватой.
От отчаяния нахожу блог Алёны Степашиной — блондинки, которая в мае заказала проект СПА-комплекса у себя на даче. Она запала на Влада и надеялась, что этот красивый и сексуальный архитектор лично будет контролировать строительство. Ох, бедная Алёна! Как же она просчиталась!
Тридцатого июля, когда Алёна собиралась устраивать пляжную вечеринку в новом бассейне в честь своего тридцатилетия, она пишет особенно пронзительный пост с проклятиями в адрес всех строителей, инженеров, проектировщиков, архитекторов и дизайнеров. Мне её искренне жаль.
А в августе город сотрясает скандал. Я узнаю об этом из городских газет и телеканалов. ОБЭП накрывает «Питерстрой» и арестовывает Грушина Р.А., бессменного главбуха, а ныне — генерального директора. Оказывается, органы больше года следили за компанией и прослушивали телефоны. Вместе с Грушиным задержаны Одоевский С.Н. и Дроздов В.Ю. Все трое подозреваются в совершении экономических преступлений, коррупции и уклонении от налогов. Говорят, на заграничных счетах «Питерстроя» скопилось несколько миллионов долларов, украденных у государства путём махинаций с госзаказами. Одоевский был мозгом преступной группировки, а Грушин и Дроздовы (и отец, и сын) — исполнителями. Говорят, они занимались этим чуть ли не двадцать лет подряд — с тех пор, как Одоевский получил доступ к распределению бюджетных средств.
Я ушам своим не верю.
Влад не мог!
У него не было денег даже на зарплату водителю! Какие миллионы?
В панике я набираю его номер, но телефон не отвечает. На все мои двадцать звонков — ноль ответов. Из прессы я узнаю, что Влад находится в СИЗО.
А я так далека от всего этого, что даже понятия не имею, что это за учреждение и где оно находится. Куда обращаться? Как помочь Владу? Зато я знаю человека, который прекрасно во всём разбирается. Он не только потомственный юрист, но и имеет доступ к важным полицейским чинам. Он такие дела проворачивал в своём агентстве, которые простым смертным и не снились, — прослушка мобильных телефонов, сбор информации по банковским вкладам, получение данных из налоговой. Он точно сможет мне помочь!
Звоню Никитосу и предупреждаю, что скоро буду в офисе «Скорпиона». Есть серьёзный разговор. Он удивляется, но отвечает, что ждёт меня.
Через час я уже влетаю в его кабинет. Никитос обнимает меня, а потом, держа за плечи, отодвигает от себя:
— Ты что, поправилась? Ещё красивей стала!
А он внимательный! Я и правда прибавила пару килограммов за пару месяцев. Но живота пока не видно — по крайней мере, в широких джинсах и рубашке навыпуск.
— Немного, — отвечаю я. — А ты похудел?
— Да, на восемь кэгэ с тех пор, как мы не виделись. Всего — на пятнадцать за полгода. Занимаюсь с тренером два раза в неделю
— Тебе идёт, — искренне говорю я.
Он довольно улыбается и приосанивается. Симпатичный мужик. Сбросит ещё пятнадцать — станет красавчиком.
— Чему обязан? — Никитос переходит к причине моего появления в «Скорпионе».
Два месяца не встречались, только в соцсетях переписывались, а тут я прискакала, как бешеная лошадь. Явно же не кофе с пончиками попить.
— Ты новости читаешь? — без обиняков спрашиваю я.
— Конечно.
— Про арест Одоевского слышал?
— А-а, так ты поэтому приехала…
— Да. Грушина и Влада тоже задержали.
Никитос машет рукой.
— Да там мутная история. Вроде как этот «Питерстрой» изначально был заточен на отмывание бюджетных средств. Одоевский выбивал для Дроздова госзаказы, тот делал никому не нужные проекты, а потом они по-дружески пилили государственные деньги. Главбух Грушин занимался сокрытием доходов, поэтому пришлось взять его в долю.
— Что значит «никому не нужные проекты»? — возмущаюсь я. — Я не верю, Никита! «Питерстрой» много чего построил!
— Для города? Не так уж много. Все эти заказы — по большей части фикция ради получения финансирования. Я даже не уверен, что проекты были рабочими.
— Но что-то же «Питерстрой» строил!
— Конечно, строил. Они участвовали в конкурсах, которые проводили застройщики, работали с частными заказчиками — вот там всё было по-честному.
— Этим направлением занимался Влад, да? — вспоминаю я.
— Скорее всего. Его отец преподавал в вузе и тырил денежки из бюджета, а Влад работал с частниками. Чай будешь? — спрашивает Никитос и, не дожидаясь ответа, включает чайник. — Получилось довольно удобно: отец сбагрил сыну всю реальную деятельность в бюро, а сын не заморачивался, насколько прибыльны его архитектурные проекты. Он мог работать даже в убыток — госзаказы покрывали все издержки.
Интересная информация.
— Выходит, Влад ничего не знал? Когда отец умер, Одоевский перестал давать заказы, и деньги резко закончились. Контора обанкротилась, а Влад даже не понял, почему это случилось.
— Но контора не обанкротилась, — возражает Никитос. — У них полно денег на валютных счетах. В том-то и проблема.
— Но Влад-то о них не знал! Он совсем не разбирается в бухгалтерии.
— Ничего, следствие разберётся, — резюмирует Никитос.
— А если не разберётся? Если Одоевский и Грушин всё свалят на него?
— В ОБЭП не дураки сидят, не переживай. Они давно пасли «Питерстрой».
— Но арестовали всех только сейчас.
Никитос мрачно на меня смотрит.
Я продолжаю:
— Ты догадываешься, почему ОБЭП не накрыл их раньше?
— Догадываюсь.
— Ага! — восклицаю я.
— Что «ага», Яна? К чему ты клонишь? И так понятно, что после внезапной смерти Дроздова Одоевский и Грушин притихли. Видимо, решали, что делать с деньгами, как перепрятать их в более надёжное место.
— А Владу ничего не сказали, чтобы тот не потратил все миллионы на какой-нибудь небоскрёб?
— Вот именно. Похоже, они пытались договориться с ним по-хорошему, но Влад отказался продавать папино наследие. Он же не знал, что там кубышка. Поэтому пришлось по-плохому.