Измена по контракту
Шрифт:
— Секса у нас не было, она ни разу не согласилась. Сама получала удовольствие, а меня динамила. А мне рвало крышу. Я каждый раз надеялся на секс. Делал всё, что она приказывала, стоял перед ней на коленях.
Как перед матерью.
Вот поэтому его и штырило — новая одержимость, да на старые дрожжи.
— Но ты ведь тоже кончал?
— Да. О Господи, да…
— Сколько баллов из десяти? — спрашиваю я.
Зря я его терзаю, но мне так хочется услышать ответ.
— Десять.
С ней было десять баллов, а со мной — сто!
Какая же я идиотка! Мне тридцать
— Эта фигня продлилась пару месяцев, а потом отец что-то заподозрил. Выгнал Киру, а меня потащил к психологам. Только лечение не помогло. Я всё равно хотел от женщин унижений, психологического давления, рукоприкладства. Меня всё это адски возбуждало, просто чудовищно, а нормальные отношения казались пресными. Я, конечно, попробовал встречаться с хорошей девушкой — с Асей Одоевской. Мы даже жили вместе. Я думал, что меня это образумит, но в итоге сорвался и ушёл в загул. Менял девушек каждую неделю, спал со всеми подряд, искал ту, с которой испытаю хоть что-то, похожее на настоящие эмоции.
— Нашёл?
— Нет.
— А почему ты не пошёл в БДСМ-клуб? — спрашиваю я. — Если тебя тянуло к доминирующим женщинам, то можно было поискать в тематических клубах. Или хотя бы в интернете. Есть же какие-то сообщества.
— Я ходил, — признаётся он. — Эти «домины», которые готовы тебя отдоминировать за сто баксов в час, — такая дешёвка. Такая откровенная фальшивка. Я начинал ржать, когда они пытались мной командовать. Полный антисекс, я их даже не хотел.
— Понятно.
— Я ударился в работу. Встречался с кем-то ради секса, но ничего серьёзного. А потом опять сошёлся с Асей. Наши отцы дружили, поэтому мы часто виделись, общались в одном кругу. Мы поженились, и меня, в принципе, всё устраивало. — Он замолкает и добавляет: — А потом я встретил тебя.
Мне очень интересно, что он скажет. Хотя он пожалеет о каждом своём слове, когда поймёт, кто его предал. Это случится завтра или послезавтра, когда Настя потребует развода из-за его измены.
— А что я?
— Ты меня зацепила. В тебе есть что-то странное — то, что пробуждало мои воспоминания, эмоционально раскачивало. Ты была и доброй, и злой, и внимательной, и отстранённой, и нежной, и агрессивной. Тебя кидало из крайности в крайность. Я сразу понял, что ты меня хочешь, но ты не заигрывала со мной, не старалась понравиться, как другие женщины. Временами казалось, что ты меня ненавидишь, и я дерзил тебе в ответ. Нёс всякую херню, чтобы посмотреть на твою реакцию. Иногда ты конкретно жестила, и тогда у меня вставал член. Я дрочил на тебя несколько раз.
— Оу…
— Ну ты же знала?
— Догадывалась.
— Ты видела мою эрекцию, — настаивает он.
— Да, видела. В баре.
— Когда ты поняла, что я ведусь на грубое обращение?
Когда поговорила с Кирой Платоновой. Но и до этого были звоночки.
— Когда ты поцеловал мне ногу на пляже. Это было неожиданно и очень необычно. А
— Я так и думал.
— А вчера я решила проверить догадки и приказала тебе расстегнуть рубашку. И ты подчинился. А потом приказала упасть в воду — и ты упал.
Его губы разъезжаются в улыбке:
— Я вчера весь день охреневал от твоего поведения. Гадал, насколько далеко ты зайдёшь в своём наглом доминировании.
— А я гадала, когда ты скажешь стоп-слово. Например, «ты уволена».
— Это не игра, Яна. В реальной жизни нет стоп-слова. Есть только мы и наши желания. Ты вчера сказала очень важную вещь: «Нет никаких запретов. Нет никаких правил. Есть только мы — мужчина и женщина». Я раньше этого не осознавал, а ночью как будто что-то перещёлкнулось внутри. Как будто компьютер перезагрузили — и сразу стало так легко, так всё понятно.
Я смотрю на него, впитывая каждую чёрточку, каждую эмоцию на воодушевлённом лице.
— Что тебе понятно?
— Что только я контролирую свою жизнь, — отвечает он, блестя глазами. — Я могу быть снизу, если захочу, но могу быть и сверху. Я не жертва. Я имею право выбирать. И что бы я ни выбрал — это нормально. Спасибо, что помогла мне это осознать.
Я не знаю, что ему ответить. Я рада, что мне удалось сломать сценарий, по которому он всегда внизу, — отверженный, униженный и нелюбимый. Хоть что-то хорошее я сделала для этого человека.
Я придвигаюсь к нему вплотную и кладу ладонь на ширинку:
— Хочешь быть снизу? — спрашиваю я заговорщицким шёпотом. — Здесь. Сейчас.
Он не успевает ответить, как я оказываюсь на нём верхом. Завожу его руки за голову и прижимаю к полу:
— Держи их здесь. Представь, что я тебя связала, и ты не можешь пошевелиться.
— Но я могу, — возражает он, быстро облизнув губы.
Впрочем, попыток освободиться не делает. Он избавился от синдрома жертвы, но сама ситуация женского доминирования его возбуждает. Так же, как и меня.
— Тогда сделай выбор не шевелиться, пожалуйста, — прошу я.
Он кивает, и получает нежный поцелуй в губы.
Я расстёгиваю пуговицы на его рубашке — одну за одной, обнажая широкую белую грудь. Соски напряжены, и я по очереди их целую, теребя языком, обводя по кругу маленькие ореолы. Рассыпаю поцелуи по напряжённому прессу, облизываю пупок и провожу влажную линию по дорожке волос. Они мягкие и очень светлые, почти незаметные, но приятно щекочут язык. Упираюсь носом в пояс штанов.
Влад глубоко дышит, послушно держа руки за головой.
Я развязываю шнурок на льняных штанах и спускаю их до колен вместе с трусами. Какой же у него большой член! Головка тёмно-розовая от прилива крови, в крошечной ямке уретры блестит капля смазки, а яички поджались от возбуждения. Я целую и их тоже, потому что мне приятно целовать его везде, везде. Втягиваю в рот член и с наслаждением сосу. Влад приподнимает голову, чтобы посмотреть на меня. Видит, вероятно, нечто очень неприличное и со стоном опускает голову. Начинает двигать бёдрами, пытаясь пробиться в горло. Не в этот раз, любимый! Глубокого минета не будет, я хочу другого.