Измена Родине. Заговор против народа
Шрифт:
И в каждом штате, как отвратительные язвы на теле страны, вырастали ряды грязных, убогих хижин и шалашей, построенных из толя, ящиков, жести и железного лома; в них жили тысячи разоренных, обнищавших американских семей. Эти свалки живых людей получили название «городов Гувера».
Президент Гувер был обижен на кризис, который он рассматривал как угрозу своей личной репутации «великого правителя». Вначале он пытался убедить американский народ в том, что кризис всего лишь мимолетное явление и что «процветание вот-вот вернется», но это не удалось, и тогда он стал выступать как оракул с прорицаниями, в которых пытался преуменьшить значение
14 декабря 1929 г. Гувер заявил, что, судя по статистическим данным об объеме розничных покупок, деловая жизнь в США «вернулась в нормальную колею». В марте 1930 г. он объявил, что «в ближайшие два месяца наиболее тяжелые последствия кризиса в области безработицы будут преодолены». Прошли эти два месяца, и 2 мая он выступил с обращением к народу, в котором оказал:
«Мы переживаем одно из тех великих экономических потрясений, которые периодически приносят нашему народу лишения и страдания. Я уверен, что худшее уже позади и что, продолжая действовать дружно, мы скоро добьемся улучшения».
В июле того же года известный адвокат Амос Пинчот вместе с группой бизнесменов посетил Белый дом и потребовал от президента немедленных и чрезвычайных мер для ликвидации быстро растущей безработицы. Гувер слушал их с явным нетерпением. «Господа, — резко заявил он членам делегации, — вы опоздали на шесть недель. Кризис уже миновал».
В течение всего своего пребывания у власти Гувер (предоставлял из правительственных средств огромные займы в помощь банкам, железным дорогам и крупным промышленным концернам, но упорно противился созданию федерального органа для оказания помощи миллионам безработных, бездомных и голодающих американцев.
«Помощь государства, — утверждал Гувер, — будет просто милостыней, вредно отразится на характере американцев и подорвет их резко выраженный индивидуализм».
Сенатор Роберт М. Лафоллет младший протестовал: «В нынешней чрезвычайной обстановке нужно заботиться сначала об облегчении человеческих страданий, а потом уже об интересах богатых плательщиков подоходного налога».
«Это демагогия», — презрительно ответил Гувер…
Горе народа росло, а Гувер составлял хитроумные статистические таблицы и диаграммы, рисующие экономическое положение, создавал комиссии для «изучения» вопроса о безработице и промышленном производстве и периодически созывал конференции мэров, губернаторов и представителей деловых кругов для обсуждения различных сторон кризиса.
В одной частной беседе губернатор штата Нью-Йорк Франклин Делано Рузвельт описывал такое совещание по безработице, происходившее в Белом доме при участии нескольких губернаторов.
«Нас пригласили к президенту на обед, и я поехал туда с женой. В ожидании президента все мы стояли, не шевелясь, вокруг огромного обеденного стола. Гувер опаздывал, и мы стояли недвижно и молча, как каменные изваяния. Такого строгого ритуала нет даже в Букингемском дворце. Г-жа Пинчот, стоявшая по другую сторону стола, подошла ко мне и сказала, что никто не будет в обиде, если я сяду. Но тут подбежал адъютант в расшитом золотом мундире и шопотом попросил ее вернуться на свое место и стоять, пока не придет президент. Когда президент явился и уселся за стол, все заговорили шопотом.
После обеда мужчин пригласили в Красную комнату, а дам — в Синюю. Президент бесшумно вошел к нам в сопровождении своей супруги и поздоровался с каждым из присутствующих, осторожно пожимая руку и произнося при этом шопотом несколько слов. Затем нас загнали, как скот, в концертный зал, и мы уселись на непрочные стулья, вроде тех, какие ставятся на похоронах, когда для некоторых гостей не хватает мест. В дальнем конце зала, отделенные от слушателей огромным пространством сияющего паркета, играли несколько скрипачей, нервно уставясь на адъютантов в полной парадной форме.
Выходя из зала г-жа Рузвельт узнала одного из музыкантов и сообщила об этом мне. Это были первые слова, которыми мы обменялись с ней вслух за весь вечер в Белом доме. Вдруг рядом с ней появился, как из-под земли, еще один раззолоченный адъютант и прошептал, что если она хочет побеседовать со знакомым музыкантом, он может устроить им встречу у самого выхода. Здороваясь с г-жой Рузвельт, музыкант дрожал от страха. Мы вышли ошеломленные. Я не могу припомнить, что именно говорилось за этим обедом о безработице».
Брошенные на произвол судьбы своим правительством, погружаясь все глубже в нищету и отчаяние, американцы постепенно начали действовать самочинно.
То в одном, то в другом штате безработные организовывали «голодные походы» в столицу штата. Во многих городах озлобленные люди объединялись, чтобы помешать выселению своих разоренных друзей и соседей. При распродаже за долги имущества фермеров нередко группа фермеров с мрачным видом окружала аукционера плотным кольцом, не давала никому из посторонних принять участие в торгах, покупала продававшееся имущество за гроши и тут же возвращала его владельцу. Лига борьбы за единство профсоюзов организовала повсюду в стране советы безработных, которые проводили демонстрации, требуя продовольствия, одежды, работы или выдачи достаточных пособий.
Центральные и местные власти принимали суровые меры для подавления растущего возмущения народа. Вооруженные войска и полиция чинили кровавые расправы над демонстрациями голодающих безработных. Репортер газеты «Нью-Йорк уорлд» описал типичный случай разгона демонстрации безработных полицией:
«…Женщин били дубинками по лицу; группы в семь-восемь полицейских избивали подростков; одного старика загнали в парадное и там стали избивать; время от времени его сшибали с ног, тут же поднимали и снова били кулаками и дубинками…
У некоторых сыщиков за ленту шляпы были заткнуты корреспондентские удостоверения; многие не имели значков. Они носились в толпе с криками, избивая тех, кто казался им похожим на коммуниста.
Окровавленных людей втаскивали во временные помещения полицейских участков, и там они валялись на земле, пока за ними не приезжала полицейская карета».
Но ни разнузданная жестокость полиции, ни панические вопли о том, что «коммунистические агенты» подстрекают безработных, ни вопли членов конгресса, требовавших немедленно заключить в тюрьмы или выслать из страны всех «красных», [50] не могли рассеять собиравшуюся бурю возмущения и гнева.
50
В этот период активнее всего в борьбе с «красными» проявляла себя «Особая комиссия палаты представителей по расследованию коммунистической пропаганды». Во главе этой комиссии стоял член палаты представителей Гамильтон Фиш из Нью-Йорка.