Измена, сыск и хеппи-энд
Шрифт:
– Я был ребенком.
– А по вам не скажешь!
– Я был ребенком, – упорствовал Гузынин. – Я участвовал в соревнованиях по ориентированию на местности. И нашел условную цель – какой-то девиз, написанный на бумажке. Его под березой зарыли. А я нашел. И меня наградили набором юного туриста – дали этот бинокль, компас и фляжку.
Он мечтательно вздохнул, будто над ним вдруг зашелестела веселыми висячими ветками та забытая береза, под которой зарыт клад.
– Бинокль дрянной, – ворчливо повторила Вика.
Одна муть в нем видна. Поневоле покажется, что кого-то принуждают.
– Он на лестницу падал, – напомнил Гузынин. –
– Так зачем приволокли такой хлам? Вы лучше сюда посмотрите, – сказала Вика и достала свой бинокль.
– Как, и у вас бинокль? Но откуда…
– Не будем вести лишних разговоров. Глядите!
Гузынин пристроил к очкам Викин бинокль и сообщил:
Ну вот, теперь я вижу ящики, о которых вы говорили. Точно, есть ящики! А я все думал, о каких ящиках вы все время спрашиваете?
– Оставьте ящики в покое! Их видите?
– Нет.
Вика выхватила у него бинокль и устремила взгляд на знакомые окошки. Действительно, ящики были видны, зато Пашка с Лариской… Куда они делись? Бутылка, кружки, тарелки стояли теперь иначе, чем тогда, когда Вика наблюдала поцелуй. Значит, выпили, закусили и теперь где-то в глубине и полутьме…
– Да, отсюда не видно. Там, наверное, дальше еще помещение есть, с кроватью, – предположила Вика.
– У вас только сальности на уме. Я знаю: они проводят учет, – обрадовался Гузынин.
– Ночью?
– Да. Если срочно надо, то и ночью приходится работать. Сейчас не социализм. Впрочем, и при социализме бывали авралы. Разве вы не видели в кино или в книжке? – не помню! – как комсомольцы строили железную дорогу именно ночью, под дождем. Или, кажется, снег там шел. Что-то в этом роде…
Вика расхохоталась:
– Ну, конечно, мы застукали на этом складе героев труда! ВЫ что, из фляжки своей хлебнули? Где она, кстати? А компас? Чтоб вы хоть немного ориентировались в происходящем! Вам наставляют рога, а вы восхищаетесь самоотверженностью жены – надо же, она делает это в ночное время, с ущербом для здоровья. Нет, я еще не встречала таких непроходимых тупиц. И как вы свою математику только преподаете? Да еще умудряетесь взятки брать!
– Какие взятки? – захрипел возмущенный Гузынин. – Чего вы ко мне привязались? Втянули в свои грязные делишки, посеяли сомнения в самом дорогом, что у меня есть!
– Ничего я не сеяла, – огрызнулась Вика. – Я наняла вас подвезти меня сюда, а вы содрали десять долларов за десять минут болтанки в вашем драндулете. – И не побрезговали! При ваших-то доходах!
– Какие такие мои доходы? Ничего я не драл, вы сами навязались. Искали бы роскошный лимузин – кто мешал? И вообще, оставьте меня в покое. Мне так тяжело, так нехорошо на душе, а вы скандалите… Это невыносимо. Уйдите!
– Никуда я не пойду, – возвысила голос Вика. – И если уж мне вздумается скандалить, я скандалить буду, не интересуясь состоянием вашей души.
– Да, недаром от вас сбежал муж. У вас голос очень неприятный.
– А ваша жена…
– Не позволю! – закричал Гузынин, заткнул обеими руками уши под шапочкой и, сгорбившись, побежал вниз по лестнице. Вика захохотала ему вслед:
– Эй! Куда вы? Вы здесь бинокль забыли, в который ничего не видно. Как вы без него будете искать бумажки, зарытые под березами, а?
Она снова видела фигуру Гузынина, неуклюже скачущую внизу, через кусты и бордюры. Вдруг, будто соткавшись из темноты, неясное что-то, черное, огромное, молниеносное страшным комом заметалось меж белых статуй. В два прыжка оно настигло убегающего Гузынина и повалило на землю. Раздалось густое жаркое рычание. Вика поднесла к глазам бинокль и увидела: над распростертым навзничь неподвижным Гузыниным навис громадный вчерашний мастифф. Он уперся в грудь жертвы широко расставленными атлетическими лапами и свесил тяжкую, всю в черных складках голову к самым губам и выкаченным глазам несчастного.
– Пусси! Пусси! – дребезжал где-то в потемках немолодой сладкий голос. – Иди к папочке! Где же ты, малыш?
Глава 7
Бери от жизни всё!
Тучная рыба неестественных геометрических форм листнула брошюру какого-то профессора Стетсоновского университета, штат Мэн, и перегнала оттуда с английского на русский: “Рациональнее всего генерация альтернативных методов сегментации рынка, особенно его проблемного сектора”. Затем рыба споро выметала бутербродную кучку красной икры на лоснисто-гробовой стол Смоковника и потянулась жадным беззубым ртом к его календарю, дыбившемуся на стильной подставке. Стоп! Это не рыба, а Вика должна переводить чертову брошюру. И она сидит в “Грунде”, в своем отделе, за компьютером, а рыба… Рыба-то откуда? Вика вздрогнула и взмахом ресниц прогнала гнусное видение. Ну вот, уже ум за разум заходит! Всякие ужасы наяву мерещатся. Это от вечерних похождений в париках и без, а главное, от недосыпания. Ночью жгучие мысли и слова больше всего свирепствовали в Вике и умучивали ее до изнеможения. Пашка являлся все так же заполночь, валился рядом в постель и мертвецки засыпал, лишенный сил и души. Вика глядела на него, на его свесившуюся с кровати тяжелую руку и с ужасом понимала, что он уже далеко, что она больше совсем не властна над ним, а властны только силы всемирного тяготения, гнетущие эту тяжелую руку к полу, а также всякие другие чуждые, тупые, непобедимые законы космоса и дремучей дословесной природы. Сон бежал и прятался от Вики. И покой, и смысл, и надежда.
Оставив прощальные отпечатки двух пальчиков в отделе фиксации и регистрации (именно так в “Грунде” победили несанкционированные отлучки бездельников заодно с приятельским враньем о том, что “он где-то здесь”), Вика сбежала с мраморного крыльца знаменитой фирмы и привычно устремилась к “Спортсервису”. Сегодня она не собиралась никем прикидываться. Белоснежно-стеклянный парик был упрятан в самый темный угол шкафа, подальше от Анютки. Вика шла по улице пешком и отметила, что день за последнюю сумасшедшую неделю заметно удлинился. Небо теперь было арбузно-розовым, а тогда, когда она нарядилась Ханумой и впервые пошла в разведку, густо синело по-вечернему. Сегодня вообще все было по-другому. Сегодня Вика шла на свидание.
Ни деловым, ни любовным это свидание назвать было нельзя. На знакомой парковке недалеко от “Спортсервиса” (часть луж там уже успела подсохнуть) стоял аккуратный “Москвич”, а рядом маячили очки и серая куртка Юрия Петровича Гузынина. Когда Вика решительно повернула к “Москвичу”, на губастом лице Гузынина изобразилось недоумение. Он суетливо забрался в кабину и повернулся к Вике своей ненарядной спиной.
– Юрий Петрович, здравствуйте! Вы что, уезжать собрались? – издали закричала Вика, прибавив шагу. Она испугалась, что он сейчас ни с того ни с сего укатит – все-таки странноватый тип. Гузынин выглянул из “Москвича” и прояснился лицом: