Измена. Мой непрощённый
Шрифт:
— Как ты? — бросаю. Хотя и без слов понимаю, что плохо. Но нужно же что-то сказать.
Настя не хочет взглянуть на меня. Глаза её плотно закрыты. Веки дрожат. Губы, открывшись, произносят два слова:
— Я беременна.
— Что? — отзываюсь, как будто в бреду.
Она кусает губу. Хотя та уже сильно искусана! Пальцами мнёт край подушки. Вжимает лицо в повлажневший сатин.
Я сижу, опираясь рукой о матрац. Ощущая, как рвутся наружу вопросы. Которые я не задам. От него! От кого же ещё?
Я веду языком по губе. И боюсь прикоснуться к любимому телу. Моя
Мысли роятся внутри. Мне так трудно найти подходящее слово. Любое сейчас прозвучит неестественно, глупо.
— Всё будет хорошо, — выбираю нейтральную фразу.
Настя словно не слышит. Шея пульсирует, пальцы терзают подушку. Я порываюсь дотронуться их. Успокоить! Согреть. Но продолжаю сидеть неподвижно на мягком ковре. Спиной ощущая её бесконечные всхлипы. Наконец-то они прекращаются. Я смотрю на неё. Неужели, заснула?
Боюсь потревожить, включаю смартфон. Там, среди множества папок, есть только одна, у которой нет имени. В ней я храню фотографии Вити и Ани. Открываю её и листаю те снимки, которые я раздобыл. Их достаточно много. Солидный такой компромат! Столько труда было вложено в их обработку. Вернувшись назад, нажимаю на кнопку. И когда телефон задаёт мне вопрос: «Удалить навсегда?», без раздумий киваю: «Окей».
Гляжу на неё. На лице ни морщинки. Во сне она так бесконечно мила! Будто ангел спустился с небес. И уснул на постели. Мне хочется лечь рядом с ней и согреть своим телом. Заслонить им от прочих ударов судьбы. Но я продолжаю сидеть на полу. И смотреть в одну точку. Туда, где на тумбочке рядом с кроватью лежит ярко-алый брелок от ключей.
Эпилог
Настя
Стою в проходе концертного зала. Пропускаю людей. Моё место с краю. Ибо живот уже «лезет на лоб», как любит говорить моя мама. Она, кстати, тоже хотела приехать. Но некому было оставить курятник. Сосед заболел, и ему нужно делать компрессы. Я думаю, именно это и стало причиной её нежелания ехать куда-либо. Ведь Николай Трофимович — больше, чем просто сосед.
Но, несмотря на своё положение, я всё равно не могу пропустить «Зимний бал» моей дочери. Так называется этот концерт, в честь скорого нового года. Атмосфера чудесная! Снежинки повсюду…
Снежинки. Теперь я могу говорить это слово спокойно. Обида прошла. И тот факт, что Самойлов уже не живёт со своею «Снежинкой» меня удивляет. Не знаю, что там у них не срослось. Мне плевать! Хотя, он, вероятно, надеется, что я стану спрашивать.
Илья тоже здесь. Даже Деня пришёл посмотреть на «танцульки» сестры.
— Садись, — приглашает Самойлов, и держит сидение, которое норовит приподняться.
Я кое-как опускаюсь на кресло, и машу на себя принесённым из дома веером. Срок — 29 недель, с небольшим. Врачи предлагают «ложиться», а я не хочу. Они называют подобных мне — «старородящие».
Сами они старики! Я кладу клатч на живот. Он большой, как будто там двойня. Но внутри меня только один человеческий плод. Пол малыша я решила оставить в секрете. И гадаю теперь, как назвать: Виктором, или Викторией.
К тёть Тане я пришла спустя сорок
— Спасибо тебе, моя девочка. Видно, Бог есть, раз так вышло.
Я улыбнулась:
— Мне тоже так кажется.
С тех пор регулярно её навещаю. Она чудно вяжет! И у меня уже горы пинеток, салфеток и шапочек. Хорошо, если будет девчонка. Тогда гардероб у неё будет очень красивым.
Сама же я часто к нему обращаюсь. К Виктору. Говорю с ним, оставшись одна. Например:
— Смотри, какая я круглая стала!
Или:
— Виктор Викторович — звучит как-то странно, тебе не кажется?
Мне кажется, он меня слышит. И охраняет мой сон. Иногда даже чувствую рядом присутствие. И совсем не боюсь! Говорю: «Доброй ночи», и глажу огромный живот.
Дианка в восторге! Дочка мечтает о младшей сестрёнке, которую будет учить, наряжать, словно куклу. Уже практикуется, учится пеленать. Порой подойдёт, когда я сижу на диване. Положит голову мне на колени и слушает, как там малыш у меня в животе.
— Он толкается, мам! — восклицает восторженно, когда младшенький тянет к ней ручки.
Новый год на носу, а кого пригласить, я не знаю. Эльдар обещался заехать. Илья намекает, что хочет зайти. Я, нащупав Эльдарову голову в дальнем ряду, улыбаюсь. Он тоже пришёл! Подружился с Дианкой. Хотя теперь дочка явно к нему охладела. Она грезит, что мы будем вместе с отцом.
Самойлов по правую руку, сидит в своём гаджете. Он ёрзает в кресле и задевает меня.
— Прости, Настюш, не задел? — заботливо щупает руку. Мою.
Я отбираю её:
— Всё нормально.
Сама не пойму, чего мне хочется больше. Чтобы он наконец-то ушёл? Или чтобы держал меня за руку…
Зал гаснет, музыку делают громче. И родители, точно пчелиные ульи, шумят, ожидая детей. На сцену выходят, точнее, плывут, одетые в белые платья принцессы. Среди них моя дочь! Моя Дина. Я восхищаюсь её грациозностью. Немудрено, что поклонников уйма!
Илья, кстати, так и не знает о Гоше. А Гоша, наверное, знает о нём. Потому и сидит на галёрке. И держит букет. Самойлов поставил свой на пол. У него композиция в форме корзины. Маленький скромный букет, где солирует белая роза. Хоть Динка всегда говорит: «Не дари мне цветы», но он постоянно их дарит.
Я наблюдаю за танцем. За тем, как партнёры ведут своих маленьких дам. Красиво, изящно и трепетно! Думаю… Что, если Динка и правда захочет стать фотомоделью. Почему бы и нет? Раньше я думала, эта профессия не для неё. Но теперь вижу, что дочка не ищет мужского внимания. Оно у неё уже есть! И, несмотря на обилие глаз, она постоянно глядит в дальний угол, откуда за ней наблюдает влюблённый Ромео.
Самойлов снимает на камеру. Я делаю несколько фоток на свой допотопный смартфон. Другие родители тоже ведут фото\видео съемку. Все, естественно, думают, что это ребёнок Ильи у меня в животе. Никто ведь не станет рассказывать правду! А правда, она такова, что я собираюсь присвоить фамилию папы своему малышу. Дениска хотел взять мою. Правда, уже передумал…