Измена
Шрифт:
На лице Гамила отразилась едва прикрытая злоба.
— Старик послал двух своих людей в Брен. Они, по-видимому, покинули город дня два назад.
— Гм-м. Мщение за смерть Бевлина не заставляет себя ждать. Старик, как видно, намерен убить рыцаря. — Тавалиск дергал палец, стараясь освободить его. — Наш бывший шпион раскаялся в своем предательстве?
— Да, как раз перед тем, как ему вывихнули на дыбе левую руку, он выказал некоторое раскаяние.
— Отрадно это слышать, Гамил. Должен похвалить тебя за разумный подбор пыток. — Тавалиск счел, что был слишком суров с секретарем, и хотел
— Рыцари Вальдиса начинают наглеть, ваше преосвященство. Заручившись поддержкой Брена, они только и смотрят, как бы нам досадить. Слухи о том, что они перехватывают идущие на север рорнские товары, подтвердились. Близ Несса захвачено десять повозок с соленой рыбой и семьдесят штук тончайшего шелка.
Тавалиск остался доволен этим известием. Теперь по крайней мере он может предпринять решительные действия против Тирена и его окольцованных дружков. Он сейчас как раз в подходящем настроении.
— Разошли письма в Тулей, Марльс и Камле с требованием, чтобы каждый город выделил пятьсот человек для охраны южных грузов. Напиши, что такое же число поставит и Рорн. — Архиепископ подумал немного. — Притом рорнские ополченцы получат приказ убивать всех рыцарей, которые им попадутся, — даже тех, которые не занимаются грабежом.
— Но, ваше преосвященство, эти державы не согласятся охранять дороги, если Рорн станет вершить свою личную месть.
— Когда эти державы узнают о моем приказе, будет уже поздно. Если хоть один наш человек укокошит рыцаря на их землях, в этом обвинят не один только Рорн.
— Но и другие южные державы.
— Вот именно, Гамил! Пусть Тулей и Марльс оправдываются — ничто так не обличает виновного, как рьяное отрицание вины. Впрочем, и времени не останется, чтобы тыкать в кого-то пальцем, — такие дела разгораются как-то сами собой и очень быстро. — Архиепископ с грустью вздохнул.
— Поражаюсь хитроумию вашего преосвященства.
— Спасибо, Гамил. — В волнении Тавалиск еще глубже засадил палец во флейту и делал под полой отчаянные усилия, пытаясь его вытащить. — Тут, конечно, надо будет действовать тонко.
Гамил устремил удивленный взор на колени архиепископа и не сразу ответил:
— О да.
— Я не собираюсь втягивать Юг в войну — пусть себе Север воюет. Я просто хочу расставить все по местам. Если все пойдет как надо, наши южные друзья будут рады согласиться с любым планом, который поможет отогнать рыцарей от их порога.
— Ваше преосвященство ведет опасную игру.
— Только такие игры и стоит вести, Гамил.
Тавалиск отпустил секретаря, слишком поглощенный новой интригой, чтобы дать ему какое-нибудь унизительное поручение. Как только за Гамилом закрылась дверь, Тавалиск вплотную занялся флейтой. Убедившись, что палец вытащить ему не удастся, он разбил инструмент об стол. Палец он освободил, но поранился об острые щепки. Пожав плечами, он сунул палец в рот и стал посасывать. До следующей еды сойдет.
Сорок девять, пятьдесят — все, довольно. Джек распрямился, и его позвонки хрустнули, будто упрекая его за то, что он слишком долго сидел скрюченный. Шесть клинков — и каждым нужно было провести по точильному камню пятьдесят раз. Джек испробовал
По настоянию Роваса Джек учился ухаживать за оружием. Целыми днями он обшивал дубинки кожей, смазывал клинки, перетягивал луки и счищал ржавчину с наконечников копий. Делать что-то руками доставляло ему удовольствие — особенно теперь, когда он был волен уйти, а не работать из-под палки, как в замке. Хорошо было напрягать до боли мускулы, потеть и не думать ни о чем.
Джек отвел волосы со лба. Слишком уж они отросли. Фраллит схватился бы за нож от одного их вида. Может, самому их обрезать, благо лезвие под рукой? Буйная грива перепуталась, и зимнее солнце зажигало золотые блики в каштановых прядях. Джек отхватил полоску бычьей кожи и связал волосы сзади. Незачем ему подчиняться чьим-то правилам.
Довольный этим маленьким проявлением независимости, он направился к дому. Не странно ли, что всего лишь два дня назад его так и подмывало уйти отсюда? И чего ради? Теперь Джек не мог этого понять. На что ему сдался Брен? Желание уйти охватывало его с такой же силой, как прежде в замке Харвелл, когда он лежал всю ночь без сна, полный решимости отправиться на поиски приключений, но к утру это желание проходило.
Дом встретил его теплом и уютом. Ярко пылал огонь, приветливо озаряя все вокруг. Магра шила, сидя на высоком стуле, а Тарисса помешивала жаркое. Джек вдруг позавидовал Ровасу. Он видит это каждый вечер, приходя домой: двух женщин, ожидающих его, яркий огонь и горячую еду в очаге.
Сам Ровас был поглощен одним из своих сомнительных занятий: он вдувал воздух в бараньи ноги. Если надуть сухожилия как следует, мясо кажется более жирным и нежным, чем на самом деле. Джек порадовался, что сей мастер своего дела не взвалил эту работу на него.
Магра начала накрывать на стол: поставила свежий хлеб, жареных цыплят, начиненных яблоками и орехами, жаркое из кролика и тушенную в сидре репу. Вкусная еда обеспечена контрабандисту каждый день. Взяв ножи, все принялись за ужин. Как во многих сельских домах, за едой здесь не разговаривали. Джек никак не мог смекнуть, что держит этих троих вместе. Сперва он предположил, что Ровас и Магра — муж и жена, но скоро понял, что это не так. Странная подобралась компания: Магра со своими изящными манерами и надменной повадкой, Ровас с грубоватыми шуточками и презрением к высоким материям, и Тарисса, находящаяся где-то посередине. Она не обладает материнской утонченностью, характер у нее более мягкий и уступчивый, а все же есть в ней что-то от Магры: гордость, быть может.
Еда, очень вкусная, была сдобрена многочисленными травами и специями, любимыми в Халькусе. Джек украдкой поглядывал на Тариссу, сидевшую напротив. У него не было случая поговорить с ней с того дня, как он свалил в огонь недельный запас провизии, но он живо помнил ее поцелуй. Ему раньше случалось целоваться: в замке Харвелл хватало девчонок, которые были не прочь чмокнуть парня в губы, а иные предлагали счастливцу свои язычки и нежные грудки. Он даже с дочерью лорда целовался — с Мелли. Но поцелуй Тариссы значил больше, чем те. В нем были власть и тайна — на такое способна только зрелая женщина.