Измена
Шрифт:
Это была старая часть дворца — сырой камень выдавал ее возраст. Много веков назад здесь была крепость, потом — замок, а еще позже мощная цитадель. Баралис восхищался мастерством строителей, столь искусно скрывших правду. Теперь здание выглядело как прекрасный дворец, хотя укреплено было так, что могло выдержать любую осаду.
Весь город был опоясан стенами. Эти кольца, словно на дереве, отмечали возраст — каждый последующий герцог усовершенствовал укрепления тысячью мелких, не бросающихся в глаза способов. Глуп будет тот полководец,
Баралис потрогал каменную стену, почти лаская ее.
— Мне кажется, это жест собственника, лорд Баралис, — холодно и без улыбки произнес герцог.
— Нет, — ответил Баралис, оборачиваясь к нему, — это всего лишь знак восхищения.
— Выходит, я должен чувствовать себя польщенным и ничего не опасаться?
Слишком уж он скор. Баралис искал способ увести разговор от столь опасного и нелегкого предмета.
— Я пришел, чтобы принести извинения за несдержанность лорда Мейбора.
— Извинения мне ни к чему, лорд Баралис. Кайлок уже предпринял какие-то действия против Халькуса?
Ястреб смотрел прямо в корень. Он уже прикидывал, как отразится воцарение Кайлока на его северных соседях. Баралис порадовался, что они здесь одни: некому изобличить его ложь.
— Мелкие стычки на границе Кайлока не интересуют. Все его внимание обращено на придворные дела.
— Город Брен полагал, что получит принца, — не уступал герцог.
— Вы не могли рассчитывать, что он надолго сохранит этот титул. Ни для кого не было секретом, что Лескет прикован к постели.
— Я рассчитывал, что Кайлок останется принцем до заключения брака. — Герцог шагнул вперед, выйдя на свет. — Будем откровенны, лорд Баралис. Север и без того уже обеспокоен этим союзом. Кайлок, вступивший на престол, — дурная новость. Кайлок, выигрывающий сражения, — угроза.
— Раньше я не замечал за вами миротворческих склонностей.
— Политика Брена — мое дело, не ваше.
— Даже если она оказывает влияние на весь юго-восток? — Баралиса не так-то легко было смутить. — Тирену посчастливилось обрести союзника в Брене — других друзей у него, как это ни прискорбно, нет.
— Рыцари подвергаются гонениям. Брен предлагает им тихую гавань.
— С каких это пор, ваша светлость, под тихой гаванью понимается участие в войнах, которые ведет Брен?
Впалые щеки и тонкие губы герцога будто окаменели — в этом лице не было ни капли жира, только мышцы.
— Тирен волен поступать как хочет. Никто не принуждает его помогать мне.
— Какая выгодная дружба! Вы следите за тем, чтобы никто не мешал их торговле, а они оказывают вам военную и финансовую помощь. — Герцог хотел ответить, но Баралис жестом остановил его. — Не надо говорить мне, ваша светлость, что Север волнуется, — вы прекрасно знаете, что Север опасается Брена, а не Королевств.
Рука герцога сжала рукоять меча, и драгоценные камни сверкнули между пальцами.
— Лорд Баралис, советую вам хорошо запомнить
Тавалиск вертел в руках свою флейту, слишком слабый, чтобы дуть в нее. Четыре дня воздержания от пищи чуть было не доконали его. Голод сделал его злым, и весь день он придумывал способы казни своих лекарей, новые пытки для содержащихся в темницах рыцарей и способы истребления всех до одного музыкантов. Эти изыскания только обострили его аппетит, и теперь он не мог думать ни о чем, кроме следующей трапезы.
Единственным утешением служила ему лежащая рядом Книга Марода. Глядя на нее, он вспоминал причину, по которой обязан прожить как можно дольше. Война в Обитаемых Землях — дело почти решенное, и он, Тавалиск, если верить Мароду, должен сыграть ключевую роль в ее исходе. И архиепископ не собирался умирать, не исполнив эту роль до конца.
С этой мыслью он дернул звонок. Лекари заблуждаются: если он не поужинает, это убьет его скорее, чем тысяча пиров.
К несчастью, на звонок отозвался секретарь.
— Гамил, я звонил в надежде, что меня накормят, а не заставят скучать.
— Мне казалось, лекари посадили вас на хлеб и музыку, ваше преосвященство.
— На этой неделе я поглотил столько музыки, что на всю жизнь хватит. Клянусь, я велю высечь и повесить каждого музыканта в Рорне. — Архиепископ сладко улыбнулся. — Ты играешь на чем-нибудь, Гамил?
— Увы, ваше преосвященство, я не владею этим искусством.
— Когда-нибудь ты скажешь мне, каким же, собственно, искусством ты владеешь. Пока что я не замечал за тобой никаких талантов, кроме выдающейся способности досаждать мне. — Тавалиск наклонился и ткнул флейтой кошку. Та издала весьма приятное для слуха шипение — все-таки и от музыки бывает какая-то польза. — Раз уж ты здесь, Гамил, расскажи, что нового ты узнал за время нашей разлуки.
— Шпиона нашли, ваше преосвященство. Я взял на себя смелость допросить его...
— Смелость, Гамил? — прервал Тавалиск, раздраженный тем, что его лишили возможности полюбоваться на пытки. — Ты хочешь сказать, что допросил человека без моего ведома и согласия?
— Я думал, вашему преосвященству будет приятна моя предприимчивость.
— Если бы я нуждался в предприимчивых людях, Гамил, я никогда не взял бы тебя на службу. — Мизинец Тавалиска застрял в одной из дырочек флейты. Понимая, что в этот миг нужно сохранять достойный вид, архиепископ укрыл плененную руку под платьем. — Еще один такой промах — и я возьму на себя смелость уволить тебя. А теперь продолжай.