Измученный сном пациент доктора Прида
Шрифт:
— Ты наставила моему папе рога с советником Ти? — Я не могла поверить своим ушам.
— Какое гадкое выражение для описания того, что мы с Недди считаем священным союзом.
— Прости, мама, но лучшего выражения это не заслуживает.
— Не говори со мной свысока, Гри-Бри.
— Не буду. Не имею права. Но я имею право спросить: кто в таком случае мой отец? Тот, кого я называю папой, или главный советник покойного Далай-ламы?
— Саймон твой отец, — говорит мама. — Взгляни в зеркало, и ты увидишь его черты. Его кровь течет в твоих жилах. Как будто он отдал тебе свою жизнь, а сам утратил ее.
— Может, потому что ты наставила ему рога?
— Дерьмо собачье! Если уж на то пошло, это вечные депрессии Саймона и его пристрастие к искусственному сну в капсуле толкнули меня к Недди. Вот у кого есть яйца, чтобы оставаться не-спящим, даже сейчас, в его возрасте.
— Мама, прошу тебя!
— Знаешь, Недди очень любит тебя — не меньше, чем Саймон. Он заботится о тебе, потому что заботится обо мне. Он относится к тебе как к своей дочери. Вообще-то это Недди первым…
— Я перестану говорить «наставила рога», если ты перестанешь называть своего дружка Недди. Звучит как дурацкое сюсюканье.
Мама закрывает глаза, считает про себя и открывает их. Она рассказывает, что, когда Сакья Гьяцо наконец заметил, что происходит между советником Трунгпа и ней, он вызвал их к себе и попросил расстаться в интересах высшей духовности и сохранения гармонии на корабле.
Советник Ти выдвинул аргумент, что, хотя традиционный буддизм подразумевает рабское подчинение правилам морали, совершенствование мудрости и растворение эго, тибетский тантрический путь направляет сексуальное влечение на создание энергий жизненной силы, которые очищают эти побуждения и привязывают их к трансцендентальным духовным целям. Брак моей матери исчерпался, и ухаживание со стороны советника Ти, которое привело к обоюдному влечению и основанной на высоких моральных принципах дружбе, теперь продемонстрировало их взаимный рост и стремление к этой высшей духовности.
Я громко смеюсь.
— И что, его святейшество выдал твоему дружку разрешение на столь искаженный в собственных интересах путь тантры?
— Думай как хочешь, но подход Недди… советника Трунгпа к этому вопросу и дотошность, с которой он все изложил, повлияли на Далай-ламу. В конце концов, Ньендак Трунгпа был его регентом в изгнании в Дхарма- сале, его главным советником в Индии, советником и другом здесь, на «Калачакре». С чего бы вдруг Далай-лама счел своего мудрого советника негодяем?
— Может, потому что он спал с чужой женой и оправдывал это, громоздя гору мистической дребедени?
Мама хмурится и из последних остатков терпения продолжает свой рассказ. Связь советника Ти и мамы, плюс все те разговоры, которые советник Ти вел с его святейшеством, чтобы оправдать свое поведение, повлияли на Далай-ламу. Он погрузился в мрачные раздумья, которые затем перешли в настоящую депрессию. Чтобы избавиться от депрессии, Сакья Гьяцо прибег к спячке. Но через три месяца он вышел из капсулы в таком же угнетенном состоянии духа. Энергия его личности истощилась, и он поделился с советником Ти своим страхом умереть в дороге, не добравшись до Гуге. Мамин любовник принял эти разговоры близко к сердцу и посоветовал Сакья Гьяцо побывать в детском саду, оказаться среди детей.
Далай-лама посетил детсад в отсеке «Амдо» и встретил там меня, Грету Брин Брасвелл. Я так понравилась ему, что он стал часто бывать в детсаду и всегда выделял меня среди других детей. Он говорил, что я напоминаю его младшую сестру, которая умерла совсем маленькой от ревматической лихорадки.
— Я помню, как однажды его святейшество посетил нас в детсаду. Но не помню, чтобы он появлялся так часто.
— Тебе было четыре года, — говорит мама. — Что ты можешь помнить?
Она рассказывает, как вместе с советником Ти побывала в кабинете Сакья Гьяцо на верхней палубе отсека «Амдо». Работали генераторы гравитации, так что можно было пить чай из чашек. Они пили зеленый чай, ели ячменный хлеб и говорили о депрессии Далай-ламы.
Его святейшество вновь высказал опасение, что, даже если он ляжет в спячку на все оставшееся время пути, в какой-то момент его душа ослабнет настолько, что мы, его народ, прибудем на Гуге без своего духовного лидера. Советник Ти упрекнул его за это беспокойство, которое назвал эгоцентричным, хотя Далай-ламу волновала не его собственная судьба, а общее благо.
Мама принесла меня на эту встречу. Я спала — не тем сном, которым спят в капсуле, а обычным, как уставший ребенок, — у нее на коленях, на свернутом подкладкой наружу пончо. Это пончо папа Саймон взял с собой на корабль как подарок от бывшего соседа по общежитию Технологического университета Джорджии. Пока взрослые разговаривали, я вертелась и потягивалась, но ни разу не проснулась.
— Этого я тоже не помню.
— Я же говорю, ты спала. Ты вообще слушаешь меня?
— Слушаю. Просто… — Я перебиваю себя. — Рассказывай.
Мама рассказывает. Она вспоминает, как Далай-лама наклонился и приложил губы к моему лбу, словно бы отметил меня. Затем он пустился размышлять вслух, как было бы чудесно, если бы я, повзрослев, заняла его место. Чтобы я руководила не только духовным совершенствованием людей «Калачакры», но и колонизацией Страны снегов. Он высказал сомнения в том, что у него самого хватит энергии на эти задачи. А вот у меня хватит, он уверен. Моя энергия никогда не исчерпается.
Слова его святейшества, говорит мама, нашли глубокий отклик в ее сердце. Они звенели, будто хрустальный колокол, и отзывались в ней тихим звоном, и возвращались многократным эхом. Нарисованная им картина была чистой и прекрасной, как звездный свет.
Позднее мама и советник Ти обсуждали свою встречу с Далай-ламой. Говорили о судьбе, которой его святейшество желал бы для меня — духовного лидера и руководителя колонии на Гуге. Мама спросила, насколько реально воплощение этого плана на практике. Когда-то советник Ти опекал юношу по имени Сонгстен Чодрак, который затем принял имя Сакья Гьяцо и поднялся к нынешнему величию. Если его святейшество умрет, а советник Ти возьмется опекать меня, то, быть может, и я взлечу так высоко?
— Недди сказал, что он слишком стар, чтобы снова ввязываться в эти утомительные игры, — вспоминает мама. — Но я ответила, что он еще молод, уж я-то знаю. И моя вера в него, мое восхищение его зажгли.
Мне трудно поверить тому, что рассказывает мама. Но она буквально начинает светиться от воспоминаний, ее аура становится живой и теплой, как у Далай-ламы в раке.
— Именно тогда, — говорит мама, — я увидела в тебе великие возможности, о которых прежде не задумывалась. Разве могла бы я просто так, на ровном месте вообразить для тебя столь грандиозную судьбу?