Изнанка матрешки. Сборник рассказов
Шрифт:
Посмотрел туда и Елен.
Подобно птице Он парил, казалось, в поднебесье, а внизу простиралась цветущая страна. Только прямо под ним ржавой подковой виднелась вытоптанная земля, там козявками сновали люди, от разложенных костров тянулись серые шлейфы дымов. Сюда едва долетал шум многолюдного табора.
– Они… – с одышкой сказал Андромед, – полезут сюда, как только созреют. А мы их вот так, – и он боднул перед собой разросшимся брюхом, далеко высунув его за каменную кладку. – Посталкиваем всех! Ага!
Это же… Та же Крепость! – в немом вскрике застыл на месте Елен. – Её должен одолеть я – Пуклик!..
Переключая душ то на холодную, то на горячую воду, Он смывал очередной пот недавних трудов при одолении скалы близ Крепости. И трезво рассуждал. О себе, о переходах из одного состояния в другое, взывал к кому-то неведомому с вопросами и не получал ответа.
Мысли и вопросы, возникающие у него, были серьёзными и сердцу приятные. Не всякий, наверное, уж, – думал Он с удовлетворением и каким-то болезненным превосходством надо всеми, – занимается таким странными до дикости проблемами, как Он!
Вытерся полотенцем до красноты под кожей. Отметил упругость мышц груди и бицепсов. Надел свежую рубашку, стираную через приёмный пункт стирки, потому хорошо выглаженную и сахарно-белую, снял с вешалки в шкафу и примерил костюм, купленный лет шесть-семь тому назад. Тогда костюм в носке был недолго – его телесная стать, пухнущая день ото дня, помешала в нём ходить, а сейчас брюки были не то чтобы в пору, но ширинку застегнуть удалось без особых трудов. Пиджак сошёлся бортами.
Ему захотелось посмотреться во весь рост, но зеркала такого у него никогда не было, так что пришлось сымпровизировать. Открыл балконную дверь и в её стеклянном отражении хотя бы приблизительно осмотрел себя от коленей до головы.
Получилось вполне прилично. Уши избавились от опухоли и уже при повороте головы не напоминали антенны аэродромных локаторов. Щёки слегка ввалились, удлинив лицо и придав ему вид добродушного бульдога. А живот… Живот был, куда ему деваться. Ну, так на него уже можно было смотреть без боязни даже сбоку и при желании не замечать его размеров.
Настроение от созерцания своей преображённой особы поднялось до той критической точки, когда надо выпить или принять некое экстравагантное решение. И оно, решение, созрело неожиданно и счастливо. Так ему показалось. Через полчаса Он сидел в ресторане и удивлялся не столько ценам, поднятым за последние десять лет, пока Он сюда не заглядывал, сколько самому себе.
В кои веки!.. И если бы сидеть сейчас не одному… Скажем, если бы сидеть с ней. Можно было бы поговорить… Мало ли о чём можно поговорить, когда сидишь в ресторане не один.
Слегка поколебавшись, заказал триста граммов коньяка и изысканные для себя закуски: фирменный салат с причудливым названием, заливную рыбу, солянку полную и лангет со сложным гарниром. Естественно, кофе, запивку там, какая была.
Да-а! Это значительно лучше, чем колбаса с картошкой на кухне в полном одиночестве под водку. И значительно лучше компании обжор-толстяков с их жирным отнюдь нескромным столом…
В понедельник проснулся за пять минут до звонка будильника. Ещё лёжа в кровати, попытался поднимать ноги под углом в тридцать градусов к постели и удерживать их в таком положении до счёта семь. После чего следовало отдохнуть в течение такого же времени, затем упражнение повторить. И так раз семь-восемь. Любимое его занятие в стародавние студенческие годы. Он тогда с уверенностью знатока рекомендовал это упражнение знакомым и незнакомым людям, склонным к полноте. Живота, утверждал, не будет через месяц. И удивлялся, почему те не торопились воспользоваться его такой разумной подсказкой.
Теперь испытывал на себе. Движения, кроме, может быть, первых двух, не удались. К тому же стал потеть. От такой неудачи хотел расстроиться, но хорошее настроение после сна не оставило его и победило подступающее уныние.
Тщательно побрился. Глядя на своё отражение, не без удовольствия отметил: – С таким лицом Крепость брать не страшно и не стыдно!.. А что? Подбородок, если убрать два других под ним, а они постепенно сходят на нет, вполне волевой. В глазах не сталь, конечно, зато блеск в них говорит об упорстве. А как же назвать его поведение в тех неординарных условиях, в которых он живёт уже почти три месяца? Упорство и труд!.. Высокие залысины не обезобразили, а открыли лицо и сделали лоб выше.
– Буб-бум-бум! – радостно приговаривал Он перед зеркалом, и за завтраком, и по дороге на работу.
Падал первый снежок, как раз к Новому году. Подморозило. Идти хорошо, легко.
Он деловито вошёл в отдел, снял в предбаннике пальто, поправил яркий галстук. С наслаждением отметил замешательство, случившееся в отделе от его появления. Сослуживцы растерялись как от разорвавшейся между ними хлопушки. Они забыли даже ответить на его уникальное приветствие всем и каждому в отдельности.
Словно не замечая их затянувшегося изумления при виде чуда перевоплощения человека, Он спокойно сел за свой стол и не спеша занялся делом.
Они побежали. Кутя, повернув перекошенное в крике лицо, бросал отрывисто:
– Не увлекаться!.. Сегодня трудный день!.. Трудное испытание!..
Пуклик слышал его прекрасно, так как бежал почти вровень с ним.
Бежать хотелось. В ногах – упругость, в груди будто безотказные мощные меха качали воздух.
Километра через три в голове появился знакомый туман, напрочь застилающий перспективу. В одышке утонуло удовольствие от движения. Подбадривающие крики и тычки Обжи притерпелись.
Бегунам в этот раз пришлось многократно форсировать, порой вплавь, какие-то узкие, но глубокие речушки, карабкаться вверх по кручам, сбегать, упираясь пятками в податливую почву, вниз по склонам, пересекать поля с отцветшими маками и ползти узкими каменными лабиринтами, вновь бежать и перепрыгивать препятствия.
Сделав гигантский крюк, они – Пуклик никого, кроме вспотевшей спины Кути, не видел – возвращались к месту старта, к Крепости. Стены её надвигались медленно-медленно.
Пуклик не дотянул всего ничего. В глазах его потемнело, резко запахло какой-то дрянью. Он упал…