Изнанка
Шрифт:
Сти сидела на неудобном стуле возле какого-то низко гудящего железного шкафа и, вполуха слушая наставления ученого, размышляла о будущем. Оно представлялось ей все необычней и необычней. Все сильнее она с каждой минутой убеждалась, соглашаясь со своими мысленными доводами, что мир меняется. Пока трудно точно предугадать, к чему он себя готовит, но одно ясно – власть в новой эпохе, что вот-вот наступит, должна быть централизованная. ООН и прочие органы всепланетарного контроля давно несостоятельны...
– Ну, поехали! – громко сказал Борис, отходя к экрану, покрытому интерактивной растровой
Ничего не изменилось. Лишь Роберт, только что вертевший головой, обмяк и захлопнул глаза, будто по команде.
Теперь он был в другом мире.
«Хотя кто покажет границы между сном и явью?..» – с внутренней усмешкой подумала Сти, разглядывая безмятежное лицо спящего человека.
Можно смотреть на мир открытыми глазами. Он сер, подл и мерзок. Можно – с закрытыми. Тогда все становится непонятным, часто расплывчатым и неточным. Но ведь есть и третий вариант...
Может быть, попробовать взглянуть на него с полуопущенными веками?
В памяти снова всплыли тревожно-пророческие строки Мартина Ли Гора, который тогда, на рубеже 90-х, даже не мог себе представить, как близко подошел к великой тайне следующего века в своей наркотической лирике:
To my surpriseWith half-closed eyesThings looked even betterThan when they were open...– ...Кристина Николаевна!
– Что? – встрепенулась она и чуть не грохнулась со стула, ухватившись за выступ гудящего шкафа. – Задремала...
Борис сиял. Авоська, будто верный песик, старающийся лизнуть хозяина в подбородок, подпрыгивала у него руке.
– Ну! Что я вам говорил? – Ученый потряс чистым листком бумаги. – Не-воз-мож-но повлиять на материальный мир из эса. – Он повернулся к потирающему лоб Роберту. – Ты что там написал?
– «Мама мыла раму», – огрызнулся бывший опер. – Что-что? Теорему Пифагора.
– Да ладно? Серьезно, что ль? – остолбенел Борис.
– А что? – хрустнув кулаком, улыбнулся Роберт.
– Ничего-ничего... Ты, конечно, извини за прямоту, но я тебя до нынешнего момента считал несколько... м-м... туповатым.
– Ты ошибался лишь отчасти. Я иногда могу быть туповатым, – заверил его Роберт, зашнуровывая гигантские ботинки.
– Верю, – быстро согласил Борис, снова повернулся к Сти и качнул авоськой за спину. – Так что, Кристина Николаевна, происшествие с вашим сотрудником можете считать чистейшей воды случайностью.
– Борис... – Она приблизилась к нему, вероломно вторгаясь в зону личного пространства. – Ты провел эксперимент над листом бумаги, верно?
– Да. – Ученый задержал дыхание, чтобы не чувствовать манящего аромата всегда желанной им женщины.
– Ведь бумага не может умереть. Она неживая, Борис.
Его близко посаженные глаза на миг помутнели и тут же заполыхали огнем буйно помешанного пациента психушки, пребывающего в состоянии острого припадка.
– Вы думаете... – Он даже задохнулся, отбегая к столу и бросая на него авоську. – Вы полагаете, что изменения могут затрагивать только живых существ?.. Это... это гениально! Почему я не подумал так же?! Элементарно! Трансформироваться могут только объекты с психополем. Или биополем... Да какая разница!..
Он вдруг понурил плечи и, намотав на палец перекрученные ручки авоськи, печально заявил:
– Бедные, несчастные кенгуру...
– Что? – непонимающе вылупился на ученого Роберт. – При чем здесь кенгуру?..
– Кенгуру? – Борис поднял на него влажные глазки. – Мне с детства жаль этих милых тварей... Глисты и мухи, глисты и мухи. Представляете?!
Роберт стоял посреди лаборатории, удивленно раскрыв глаза; один шнурок у него так и остался развязан. Сти подошла к столу и с опаской посмотрела на Бориса.
– Ты в порядке?
Тот лишь разочарованно махнул авоськой: мол, что вы, тщедушные, понимаете в страдании сумчатых... Через минуту он встряхнулся и, глянув сперва на офигевшего Роберта, а затем на обеспокоенную Сти, бодро провозгласил:
– Не обращайте внимания! У меня изредка случаются приступы циклотимии. Нервы везде, суета кругом, повсюду проблемы – вот и накатывает. Сейчас мы попробуем убедиться в истинности вашей, Кристина Николаевна, шикарной гипотезы...
Роберт подошел к столу и наморщился, чувствуя подступающее отвращение. Мышь лежала под миниатюрным С-визором, и ее шея была неестественным путем вывернута. Там, в эсе, все казалось не таким... мерзким. Он, убивая грызуна, задворками сознания еще надеялся, что результат эксперимента будет отрицательным, поэтому не испытывал той противной волны страха и растерянности, что нахлынула теперь.
– Она задергалась, словно электроды воткнули, – с безумными нотками в голосе сообщил Борис. – Туда-сюда, туда-сюда – так и мотало бедную! А потом р-раз и вырубилась. Я еще отдам ее экспертам-ветеринарам, но думаю, шея сломалась от того, что животное само каким-то невероятным образом неловко повернулось во сне. Жуть какая! Бр-р-р... – Ученый картинно содрогнулся и наивно спросил: – А тот парень, которого ты с асфальтом смешал, он как...
– Заткнись ты!.. – заорал Роберт, не выдержав, и его вывернуло прямо на пол: – Ур... б-хе-хе... урод, бл...
Он грубо отодвинул удивленного ученого в сторону и вышел вон из лаборатории, умудрившись шарахнуть дверью с прорезиненной кромкой.
– Хм... – пожал плечами Борис. – А еще мент бывший... Подумаешь, мышке шею свернул...
Сти наконец заставила себя оторвать взгляд от умерщвленного животного.
– Значит, гипотеза верна?
– Именно! – Борис осатанело крутанул авоську над головой, чуть не разбив один из овальных излучателей. – В С-пространстве произошли необычные перемены. Теперь сильные сшизы могут влиять на людей в эсе так, что изменения будут проецироваться на реальность. Тут есть, правда, какой-то коэффициент... Точно не знаю, это еще нужно считать. Но факт остается фактом! Вы сегодня мне все мировоззрение перевернули! Более десяти лет я изучал С-пространство, потом сам стал феноменом, хотя и с весьма слабенькой категорией... Но теперь! Это – революция! Это новые теории пространств и высокоорганизованных полиморфных структур! Да это Нобелевка, черт меня подери!