Изотопы для Алтунина
Шрифт:
На гидропресс подается слиток в семьдесят тонн.
— Осадить до тысячи пятисот пятидесяти миллиметров!
– — Проковать на две тысячи четыреста пятьдесят миллиметров!
— Прожать до тысячи четырехсот миллиметров за один ход пресса!
— Проковать на квадрат!
— Проковать на восьмигранник!
— Подсечка!
— Излишки отрубить!
— Проковать бочку!
— Отцентрировать и отрубить остаток!
— Клеймить поковку!
— Отжечь в течение сорока минут!..
Заключение комиссии: брак! Стальной труп.
Еще тверже сжимает Алтунин
Изготовляется опытный вал из слитка в тридцать девять тонн.
— Закатать хвостовик и отрубить излишек!
— Сбиллетировать на тысячу триста миллиметров!
— Отрубить кюмпель...
Заключение комиссии: брак! Стальной труп.
А на прессе уже новый слиток.
— Проковать концы!
— Разметить и подсечь бочку!
— Отрубить хвостовик!
— Проковать кюмпельный конец!
— Отрубить отход...
Иногда забываешь, зачем все это и когда оно началось... Металл не хочет подчиняться человеку.
Окончательно утратив представление о времени, о том, что большинство людей живет мирно и спокойно, ты, Алтунин, весь сосредоточился на очередном слитке. Даже о Кире не думаешь.
— Попробуем еще раз... Проковать концы!.. Проковать концы... Проковать концы... Проковать концы...
Страшное у тебя лицо, Алтунин: пепельно-серое, с провалившимися, тусклыми глазами, воспаленными веками, плоскими щеками — постаревшее, закопченное, будто ты только что вышел из труднейшего боя.
Но закончится смена, и Сергея опять начинают одолевать горькие размышления о размолвке с Кирой. Уже на второй день после этой размолвки он подкараулил ее у заветной лиственницы:
— Кира, я, наверное, в чем-то неправ? Почему ты ушла? Я буду ждать тебя сегодня после работы.
— Можешь не утруждать себя.
— За что ты рассердилась?
— Я на тебя не сержусь, не воображай, пожалуйста. Просто решила взять себя в руки: пора готовиться в институт. Понимаешь? Через полтора месяца ехать в Москву, сдавать экзамены, а я учебники еще не раскрывала.
Но он-то понимал: это всего лишь предлог. Она не хочет встречаться с ним... Конкурентоспособные варианты?.. Неужели из-за этого? Нет, конечно. Порвав с Карзановым, она, по-видимому, считает, что и Алтунин должен относиться к нему если не враждебно, то, во всяком случае, холодно. Не водить с ним дружбу, не нахваливать карзановский проект перед больным Скатерщиковым...
Все это выбивало его из колеи.
По ночам он маялся в тоскливом одиночестве, вспоминал ее губы, ее руки. Тоску нагнетал женский голос из соседнего подъезда, негромкий, но въедливый, какой-то исступленный:
Уж тебе бы, бане-паруше, По бревну бы раскатитися, По кирпичику развалитися. Уж как баня-то паруша На лютых-то зверях вожена, На лихо место поставлена...Женщина пела о чем-то очень важном, позабытом всеми. Позабыто и значение слов.
Горели крупные звезды над крышами панельных домов. И почему-то не верилось, что там, в черном небе, к Аэлите в гости летит межпланетная станция.
Песня из соседнего подъезда пробуждала в Алтунине желание быть рядом с Кирой, смотреть ей в глаза, притушенные тьмой, касаться ее плеч. Ему казалось, что странная женщина, которая так тоскливо поет в ночи, знает что-то такое, чего не знает он, Алтунин, с его тремя курсами высшего образования.
...Совершенно измученный, стоял Сергей у дома Киры и смотрел на ее окно. Там горел еще свет. Горел долго. Уже перестали ходить трамваи и автобусы, а свет горел, и Сергей все стоял. Куда ему было деться от нее?..
Но вот свет погас, и он подумал, что нужно все-таки уходить.
И в тот же миг в подъезде мелькнула ее фигура в белом платье. Она тихо позвала Сергея. Он бросился к ней, схватил за руки, осыпал лицо поцелуями. Так и стояли они почти до рассвета.
Подъехала легковая машина, из нее вышел Самарин. Наверное, он был очень уставшим: прошел мимо, едва не задев их плечом, и не узнал родной дочери.
Они сидели в заводском скверике. Букреев щурил от яркого солнца слегка вздернутые к вискам глаза с толстыми верхними веками и был похож на бурята или монгола. Во всяком случае, чернота его жестких волос и бровей была откровенно восточная. Алтунина остро интересовал этот человек. Они уже были на «ты».
— Ты где служил срочную? — спросил Сергей.
— В военно-строительном отряде Северо-Кавказского округа. А ты?
— Я — в Забайкалье. На учениях выявлял и прогнозировал «радиационную обстановку». Знаешь, что это такое?
— Слыхал, но не соприкасался. Выходит, не случайно ты в помощниках у Карзанова?.. Радиация... Прогнозирование... Да, брат, армия в каждом след свой оставляет... У нас в строительном тоже свои прогнозы были. Теперь, как я понимаю, без них жить нельзя. Вся жизнь наша, если вдуматься, требует прогноза.
Сергей слушал его с некоторым удивлением: не думал он, что молчаливый Букреев склонен к таким обобщениям.
— Мы только и делаем, что составляем прогнозы, — продолжал Букреев, — дома, на заводе, и даже хоккей смотрим и то прогнозируем: пытаемся угадать, какая команда выиграет.
Он закурил, пустил вверх синюю струйку дыма, зажал сигаретку между толстыми пальцами — так она и дымила сама по себе.
— Сегодня вот выковали еще один вал. А прогноз какой? — неожиданно спросил Букреев. — Неужели так и не докопаемся до сути?