Изучающий мрак (Дарвей)
Шрифт:
Дарвей с сожалением смотрел в черный без всякого проблеска света сгусток, в который превратилась душа Ормана. Как ему удается оставаться таким невозмутимым с этим тяжеленным камнем в груди? Осколок тьмы затрудняет дыхание, навевает мысли о смерти. Он сам является кусочком смерти - самой ужасной ее части, где главное не перерождение, а разрушение.
Не вполне отдавая себе отчета в том, что он делает, Дарвей положил руку на плечо астролога. Поток новой жизненной силы наполнил тело Ормана, разбив панцирь горя, в который было закована его душа.
Астролог резко выдохнул и удивленно
– Знаете, мне вдруг стало здесь так тепло и спокойно, - он коснулся груди.
– Сразу после того, как вы дотронулись до меня. Вы целитель?
– Можно и так сказать. Главное, что вам стало легче.
– Как хорошо... Словно огонек зажгли, - поразился Орман.
– Жизнь продолжается, да? Не знаю, как вы это сделали, но я вам очень благодарен.
– Мне пора идти. Ложитесь спать, и ни о чем не волнуйтесь. Новый день принесет новую надежду.
– Предпочитаете выйти через дверь или...
– Через дверь, - усмехнулся Дарвей.
– С прогулками по крышам покончено. Не вставайте, я сам найду выход.
На столе в гостиной он оставил несколько золотых монет - за разбитое стекло балкона. В прихожей Дарвей едва не споткнулся о гигантский деревянный циркуль. Непонятно, зачем он понадобился Орману.
Хлопнула дверь, и монах оказался на полутемной площадке. Скупой лунный свет проникал сюда только сквозь маленькое окошечко под самым потолком. Дарвей постоял несколько минут, ожидая пока его глаза привыкнут к темноте. Он не хотел сломать себе шею, спускаясь по лестнице.
Монаха изумляло повторение недавней истории. Трагедия Малема, потерявшего братьев, и сходившего с ума от горя, была подобна беде постигшей Ормана. И в первом и во втором случае он выступил в качестве утешителя. Случайность? Или еще один намек на то, что между живыми существами нет никакой разницы? Что души и тех и других равны?
Но это-то он уже и так понял. Да и как не понять, когда их души то и дело возникают перед глазами?
Дарвею было жаль Ормана. Они были знакомы много лет, но только сегодня монаху представилась возможность заглянуть в его сердце. Монах не мог ничего дурного сказать об этом человеке. Астролог был честен, и очень добр, хотя и всячески старался это скрыть от остальных. Все свою жизнь он желал получить одобрение строгого старшего брата, который когда-то давно осудил его выбор. И даже после того, как Орман стал главным астрологом ордена, Марк продолжал считать его неудачником.
Дарвей спустился вниз и, толкнув тяжелую дубовую дверь, оказался на улице. Если до этого у него оставалась малая надежда на то, что весть о падении Барнаса была ложной, то при виде городской стражи, поднятой по тревоге, она исчезла. Город был похож на растревоженный улей. Люди высыпали из домов, кое-кто даже вооружился. До монаха доносились обрывки разговоров:
– ... и прямо на рассвете...
– Говорят, только потому, что Барнас сгнил изнутри. Ну, вы меня понимаете?...
– Узнал об этом Цокус и сразу же доложил императору. Но каково предательство...
– ...невероятно! Я думал, это невозможно. Крепость-то неприступная! Если бы не чудовище...
– Их всех убили. А перед этим пытали. Орки всегда так делают...
Ходили упорные слухи о том, что Барнас пал в результате предательства. У главы гильдии ясновидящих было видение горящего Барнаса. Мастер Цокус целый час бился в припадке, словно одержимый. Раньше никогда не бывало, чтобы ясновидящий подвергался подобным мучениям. Когда Цокус очнулся в луже собственной рвоты, он поспешил сообщить начальству о своем кошмаре наяву.
Крепость была сдана оркам практически без боя. В Барнас можно было попасть только через особые магические ворота. Под покровом ночи предатели помогли отряду орков преодолеть ловушки и впустили в крепость, отворив заветные ворота. Захваченные врасплох маги, пробовали дать отпор, но бакеты были на чеку и напустили на них шаранов. Участь магов была незавидна.
Молоденький ученик из гильдии ясновидящих был окружен взволнованной толпой. Срывающимся голосом, то и дело запинаясь, он рассказывал то, что ему было известно об этом происшествии. Монах внимательно выслушал его рассказ. Получалось, что уже через пять часов прошедших после разрушения крепости, орки оставили ее и исчезли. Скорее всего, они отправились дальше в глубь империи. Сейчас император вместе с главнокомандующим армии спешно собирают отряды, призванные прочесать местность в поисках орков. А в столице, чтобы избежать беспорядков, скорее всего, объявят военное положение.
Узнав все, что его интересовало, Дарвей, не желая исчезать на глазах у публики, зашел в глухой проулок. Там, в темноте, за пустыми бочками, пахнущими кислой капустой, он приподнял завесу иллюзии и Габельн перестал для него существовать.
Друзья решили позабыть о былых разногласиях и мирно лежали возле костра. Грем дремал, Клифф меланхолично жег веточку. Малем сидел сгорбившись, положив обе руки в костер. Монах, ожидавший худшего, был приятно удивлен открывшейся его взору идиллии. Клифф первый заметил его и обрадовано воскликнул:
– Ты вернулся!
– Да, - устало кивнул Дарвей, садясь рядом.
– И у меня плохие новости.
– Где ты был?
– В Габльне. Решил потренироваться, - добавил он в ответ на удивленный взгляд юноши.
– Вся столица близка к тому, чтобы ударится в панику.
– Что там случилось?
– спросил Малем.
Дарвей рассказал. Следующие несколько минут прошли в тягостном молчании. Друзья осмысливали услышанное.
– Грем, ты знал о готовящейся атаке на крепость?
– Я простой орк, - покачал головой тот.
– Откуда мне было знать об этом?
– Разве в Барнасе было что-то ценное?
– спросил гном.
– Зачем эта крепость оркам?
– Ну, там хранится значительная часть императорской казны. Барнас расположен рядом с дорогой, которая вела к золотым приискам до того, как они истощились. Все золото, добываемое там, оседало в крепости.
– Значит, все дело в золоте?
– Не думаю, что только в нем. Помимо всего прочего, падение Барнаса - это еще и отличный способ устрашения. Орки знают, что для людей означает эта крепость. Она отлично охранялась и еще ни разу за все историю существования не была взята.