Изумрудные зубки
Шрифт:
– М-м-мама! – позвал зачем-то Афанасьев маму.
– Ну ничего, – бодро сказала Луиза. – Я тебя от импотенции быстро вылечу! У меня еще с зоны такие рецептики припасены – покойники шевелиться начинают, старики резвее кроликов на женский пол прыгают!
Слово «импотенция» больно хлестнуло Афанасьева по мозгам.
Никто никогда не употреблял это слово не только по отношению к нему, но и в его присутствии. Переборов слабость, он резко сел.
– Я не импотент, – как можно жестче произнес он, пытаясь запахнуть разъехавшуюся
– Не волнуйся, любимый, – ласково пропела Луиза и потрепала его, как собаку, по шее. – Не переживай! Я тебя... тебе все быстро поставлю. Не переживай, любимый!
– Б-б-боюсь, я не смогу быть вашим любимым. – Жесткий тон не получался, а к проблеме импотенции прибавилась проблема заикания.
– А тебя не спрашивает никто – сможешь, не сможешь! – невозмутимо заявила Луиза, рывком застегивая молнию на куртке. – Мне судьба дала шанс, и я не намерена его упускать. Не хочешь – заставим, не можешь – поставим. Давай, быстренько умывайся, переодевайся, и по хозяйству мне помогать!
– В-в-в каком смысле, по-х-хозяйству?.. – Кошмар не только продолжался, он усугублялся, приобретая новые подробности и краски.
– Хозяйство у меня, миленький! Кролов тыща голов, кур с полсотни, свинок десяток и пара телят. За всеми уход нужен. Тут не город, трудиться надо. Трудно мне одной, без мужика-то, справляться. Вот мне с тобой и подфартило! Давай, давай, быстренько! Вот, рейтузы мои оденешь, веревочкой подвяжешь, если велики будут и вперед, в сараюшку. У кроликов поддоны почистить, свиньям корма задать, кур пару-тройку забить. Я на базар поеду, торговать ими буду.
– Забить, – отрешенно повторил Глеб и хихикнул. – Кур пару-тройку за-бить! Ма-ма! – заорал он, сорвался с кровати и со всех ног бросился к двери, но был перехвачен железной рукой. Бороться с Луизой было бессмысленно, если ты не борец сумо. Глеб таковым не был, поэтому обмяк у нее в руках, как тряпичная кукла.
– Пусти, – прошептал он. – Пусти!! Мне домой надо! У меня мама, жена, д-д-д-детей три штуки. Меня ждут, меня ищут!! Я... я не справлюсь с твоим хозяйством! Я городской человек! Я журналист! Я не умею чистить поддоны кроликам и давать корм свиньям! Не умею!! Я даже трахаться не умею! – Аргументы иссякли, голос предательски задрожал. – Зачем я тебе такой нужен? Отпусти...
Луиза крепко сжала его в объятиях, поцеловала в затылок, погладила по голове.
– Ну и что, что женат, – нежно прошептала она, – ну и что, что детей трое штук. Там пожил, теперь тут поживешь, мне счастье будешь дарить, не все в одни руки. Ну и что, что журналист, говно чистить – дело нехитрое, быстро научишься. Ну и что, что с половой жизнью у тебя трудности – разберемся, подлечим, прооперируем. Эрекция – дело поправимое даже в гробу. Давай, быстренько штанишки напяливай и в сараюшку топай! – Она погладила его по спине, по голове, по попе.
– Ма-ма! – Глеб уткнулся в огромную рыхлую грудь и зарыдал: – Ма-а-а-ма!!
– Правильно, я и мама тебе, и папа, и жена, и любовница, и сестричка, и госпожа твоя. Правильно.
– Есть хочу, – всхлипнул Глеб. – Есть и пить.
– Так работу сделаешь и поешь! Не потопаешь, не полопаешь – слыхал про такое?
– Слыхал... – Глеб отлепился от подмышки, пахнувшей чесноком, снял комбинацию и стал натягивать рейтузы жутких размеров.
Если ты не можешь переломить обстоятельства... расслабься, и получай удовольствие.
Веревочки не понадобилось, он завязал рейтузы узлом на поясе.
– Ой, как ты славно придумал! – затряслась от смеха Луиза. – Умненький, славненький, добренький! – Она растрепала ему волосы.
– Я еще слабый, – прошептал Глеб. – Дело в том, что меня похитили, долго держали взаперти, мучили, а потом я бежал...
– Ничего, ничего, окрепнешь на свежем воздухе, – она подтолкнула его в спину к двери.
– Меня разыскивает милиция! – Наконец, он нашел главный, устрашающий аргумент.
– Ха-ха-ха! Милиция! – захохотала Луиза. – Разыскивает! Где она тебя разыскивает? В Москве? Ха-ха, так я в трехстах километрах от Москвы живу! Пусть догадается эта милиция, где тебя искать! А если и догадается, я за свою любовь драться буду! Я счастья своего не отдам! Кстати, миленький, как тебя звать?
– Глеб. Глеб меня звать.
– Звали. Я тебя буду Арсеном кликать. Черненький ты, худенький, на Арсена похож.
– На Арсена похож, – повторил Глеб. Комок стоял в горле. Комок слез, паники и бессилия. – На Арсена похож!! – Он сделал над собой большое усилие, чтобы не разрыдаться.
– Давай, миленький, на работу. Хватит лясы точить. Кролов надо чистить, свинок кормить, кур рубить. – Луиза тычками в спину провела его через одну комнату, через другую, и выпихнула в просторные сени, где висели чесночные гирлянды и березовые веники.
– Не пойду! – Глеб ухватился за косяки и уперся пятками в пол. – Не пойду! – заорал Афанасьев. – Я боюсь тварей этих! Кур боюсь, и кролов боюсь!! У меня в детстве даже хомячка не было, а ты меня сразу к свиньям! Я не знаю как к животным подступиться! У них зубы, клювы, когти, шерсть и миллиарды микробов!
– Вот и узнаешь, вот и научишься, вот и ознакомишься, – Луиза отцепила его пальцы от косяка, открыла дверь на улицу и пинком поддала Афанасьеву ускорение. Глеб кубарем скатился с крыльца и приземлился на четвереньки в ровную зеленую травку.
Расслабься, и получай удовольствие, сказал он себе, утер слезы, сопли, и встал.
– Луиза Монализовна, – обернулся он к бабе, – а за что вы сидели?
– Ха-ха-ха, Монализовна! – залилась она хохотом. – Здорово! А сидела я, мой любимый, за любовь. За большую и светлую срок мотала. Был у меня любимый – черненький, худенький, славный такой, звали его...