Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)
Шрифт:
Я тут же пошла к нему и просидела там всю ночь, не спуская с него глаз и молясь, чтобы Лотэр остался жив. Рано утром он открыл глаза и посмотрел на меня.
— Вы должны жить… — прошептала я. — Теперь вы не можете умереть, и оставить меня одну…
Через неделю стало ясно, что выздоровление графа лишь дело времени. У него удивительное здоровье, сказал врач, и его спасение тоже можно считать чудом.
Граф сам рассказал о том, что произошло роковой ночью в подземелье. Все было так, как мы и предполагали с Жан-Пьером. Он не пожелал, чтобы стало известно, что кузен пытался убить его.
Я радовалась, что мне больше не придется видеть Клод, особенно теперь, когда знала, что она тоже надеялась найти изумруды. Клод заинтересовалась фреской на стене и особенно словами, которые были на ней обнаружены, и, вероятно, заподозрила, что я напала на след. Они с Филиппом действовали вместе, постоянно следя за мной. Очевидно, именно Филипп преследовал меня в тот день в лесу. Намеревался ли он убить меня так же, как и графа? Не знаю… Но они, несомненно, хотели отделаться от меня и всячески пытались заставить уехать, предлагая работу в другом месте. Когда стало ясно, что граф проявляет ко мне слишком большой интерес и может на мне жениться, они испугались, что их планы рухнут.
Клод была удивительная женщина. Вне всякого сомнения, одно время она жалела меня и в какой-то степени для моей же пользы хотела уберечь от графа. Клод не могла поверить, что такая женщина, как я, была способна вызвать сильное чувство у графа, поскольку это не удалось сделать даже ей. Клод действовала на два фронта: была готова уехать с Жан-Пьером, если он найдет изумруды, и остаться с Филиппом, если повезет ему.
Граф подарил виноградники Мермоза Жан-Пьеру.
— Маленькая награда за спасение моей жизни, — пояснил он.
Я тогда не сказала ему всего, что знала. Однако не приходилось сомневаться, что граф в курсе того, что произошло, поскольку никогда не спрашивал, как оказался и что делал Жан-Пьер в подземелье.
Потекли дни надежд и страхов. Врачи хвалили меня, ибо во мне обнаружился неожиданный дар ухода за больным. Возможно, это качество проявилось из-за моего особого интереса к пациенту.
Теперь мы часто сидели с Лотэром в саду и говорили о будущем, вспоминали о Филиппе и Жан-Пьере. Я предполагала, что Филипп сначала хотел, чтобы я осталась в замке, потому что считал, что я никогда не привлеку внимания графа. Но когда понял, что ошибся, попытался избавиться от меня.
Мы пришли к заключению, что тайник был сооружен в том самом туннеле, который несчастный узник в далекие времена прорыл из камеры забвения, но попал в подземную тюрьму. Граф сказал, что его дед упоминал о таком случае.
Изумруды снова были заперты в комнате-сейфе. Возможно, в один прекрасный день я их надену. Мысль, которая до сих пор кажется мне невероятной.
Я хотела, чтобы все наконец закончилось как положено. У меня с детства была страсть к аккуратности и порядку, которые я всегда стремилась соблюдать. Временами я сидела в залитом солнцем саду, смотрела на башни замка с узкими бойницами, и мне казалось, будто я принцесса и спасла принца, заколдованного злым волшебником. Мне удалось развеять чары, и он снова станет прежним счастливым человеком — счастливым на всю жизнь.
Вот о чем я грезила, сидя в прекрасном саду рядом с человеком, за которого скоро выйду замуж и который с каждым днем набирается все больше сил и уже был близок к выздоровлению.
Но жизнь не сказка.
Жан-Пьер отбыл в Мермоз, и Женевьева поэтому ходила мрачной. Да и над моим счастьем по-прежнему маячила темная тень: я мучилась мыслью о том, смогу ли когда-нибудь забыть о первой жене графа?
Все знали, что я выхожу замуж за графа. Я видела реакцию мадам Латьер, мадам Бастид, слуг… Еще бы — простая молодая женщина, которая приезжает в замок работать… и вдруг выходит замуж за его владельца!
Женевьева, которая страдала от того, что ей пришлось расстаться с Жан-Пьером, не считала возможным выбирать выражения.
— А вы храбрая, не так ли?
— Храбрая? Что вы имеете в виду?
— Если он убил одну жену, почему бы не убить и другую?
Нет, тут не могло быть счастливого конца.
Мне не давала покоя тайна смерти Франсуазы. Я убеждала себя, что не верю слухам, но они постоянно преследовали меня. Граф не убивал ее, твердила я. Но тогда почему отказывается рассказать мне о том, что произошло тогда на самом деле?
«Между нами не должно быть лжи», — сказал он однажды. И поэтому он не мог сказать мне правду?! И тут вдруг мне представилась возможность узнать ее, и я не могла устоять перед соблазном.
Это случилось так. Настало послеобеденное время, в замке все было тихо и спокойно. Я, беспокоясь за Женевьеву, отправилась в комнату к Нуну, чтобы поговорить с ней о девочке. Хотелось узнать, как далеко зашли ее чувства к Жан-Пьеру.
Я постучалась. Ответа не последовало, и я вошла. Нуну лежала на кушетке — темный носовой платок закрывал ей глаза, и я поняла, что у старушки очередной приступ мигрени.
— Нуну, — позвала я, но она не откликнулась.
Я невольно посмотрела на буфет, где хранились сокровища Нуну, и увидела торчащий в дверце ключ. Обычно он висел на цепочке, которую она носила на поясе. Я наклонилась над лежащей женщиной. Дыхание ее было глубоким и ровным — она крепко спала. Я снова посмотрела на буфет не в силах преодолеть искушение. Она же показывала мне другие книжечки, так почему же не почитать и последнюю? Эта книжечка — самая важная, и я должна знать, что в ней написано.
Тихонько подойдя к буфету, я еще раз посмотрела через плечо на Нуну и открыла дверцу. Внутри стояли бутылочки и маленький стакан. Я взяла ее и понюхала. Лауданум, который она держала на случай головных болей, тот самый настой опия, который убил Франсуазу.
Я вынула записную книжечку — самую последнюю в стопке — и заглянула в нее. Нуну по-прежнему не шевелилась. Тогда я поспешила в свою комнату и с бьющимся сердцем принялась читать.
«Итак, у меня будет ребенок. На этот раз, возможно, мальчик. Это ему понравится. Я пока еще никому не говорила. Лотэр должен узнать первым. Я скажу ему: «Лотэр, у нас будет ребенок. Ты доволен?» Конечно, я боюсь. Очень боюсь. Но когда все останется позади, эти страхи окажутся не напрасными жертвами. Что скажет папа? Это будет для него ударом… Насколько он был бы счастливее, если бы я пришла к нему и сообщила, что собираюсь в монастырь — прочь от этого злобного мира, прочь от вожделения, прочь от тщеславия. Это то, что ему бы понравилось. Однако мне придется сказать ему о ребенке. Но только не сейчас. Я выберу более подходящее время. Вот почему пока следует молчать…