Изумруды Кортеса
Шрифт:
Потайной путь отыскал солдат по имени Хуан Фламенко, уроженец Барко-де-Авилы, отличавшийся приятным голосом, так что на отдыхе его частенько просили что-нибудь спеть. Теперь этот Хуан Фламенко вел за собой небольшой отряд, который с трудом карабкался по тропе, но, добравшись наверх, неожиданно ударил по индейцам с тыла, в то время как те всецело были поглощены действиями отряда Альварадо.
Натиск испанцев был столь решительный, что на месте пали не менее трех десятков сраженных индейцев, а уцелевшие укрылись в теокальи — самом высоком строении поселка. Бежавшие бросили беззащитных женщин и детей: они были так уверены в том, что нападавшим наверх не добраться, что даже не позаботились заранее об их безопасности.
Подойдя к теокальи, Альварадо объявил, что он обещает сохранить мятежникам жизнь в случае, если они немедленно выдадут беглецов, разыскиваемых за убийство.
— Если вы не отдадите мне индейца, которого зовут Сикотепеком, и его шайку, то ваши женщины будут убиты, а дети проданы в рабство! Потом я покончу с вами, и от вашего поселка не останется камня на камне! — угрожающе прокричал Тонатиу.
Перепуганные касики, засевшие в ку наверху теокальи, немного помедлив, решились принять условия испанцев. Сикотепека и дюжину его сообщников разоружили и, связав их по рукам и ногам, передали испанцам вместе со всем тем, что осталось от несчастных Кастильо. Альварадо выполнил обещание и покинул селение без лишних жертв и разрушений. Пленников спустили со скалы на веревках — Альварадо не рискнул освободить их от пут, чтобы они не учинили еще какую-нибудь каверзу, поскольку эти бунтовщики были очень смелыми и хитрыми.
Альварадо доставил пойманных в Койоакан с колодками на шее, чтобы все убедились в суровости и неумолимости королевского правосудия, которое, с тех пор как Кортес занял Мехико, не оставляло без наказания ни одно преступление, совершенное индейцами или христианами.
Велика была радость Кортеса, когда виновные в ужасных преступлениях — убийстве, дьяволопоклонстве, человеческих жертвоприношениях и каннибализме — оказались наконец за решеткой.
Двое суток провели заключенные в подземелье дворца в Койоакане. Сикотепек, с которого не снимали ножные кандалы, содержался отдельно от его сообщников. На третий день индеец предстал перед Кортесом. По правую руку от конкистадора находился брат Ольмедо, а по левую — Херонимо де Агиляр, испанец, которого Кортес выкупил у индейцев в Юкатане. Именно он обучил донью Марину испанскому и, в свою очередь, научился от нее местному наречию нагуа.
Губернатор сообщил Сикотепеку, что за убийство троих испанцев его надлежит приговорить к повешению, и осведомился, что тот имеет сказать в свою защиту.
Индеец, чьи руки и ноги были закованы в кандалы, выслушал Херонимо де Агиляра, который переводил ему слова Кортеса, и ответствовал с надменным видом, подобающим разве что особе королевской крови:
— Эти испанцы были просто гнусные шакалы. Они убили моего отца и брата, разорили мой дом, за что по закону моего народа они заслуживали смерти. Я казнил их, и казнил справедливо.
— Если это действительно так, то они подлежали королевскому суду, который единственный вправе был решать их участь, но они ни в коем случае не должны были становиться жертвами самосуда языческих жрецов.
— Убийц моего отца и брата следовало судить по законам мешиков, а не по законам христиан. Законы христиан никуда не годятся. По законам мешиков, я и мои друзья, отомстив за убитых родственников, стали героями, а по христианскому закону за то же самое нас сочли разбойниками.
— Это верно: именно разбойниками, которые заслужили смертную казнь. Так что вы и вся ваша банда будете повешены, если вам больше нечего сказать в свое оправдание.
— Кроме тех испанцев, которых мы покарали смертью, были еще и другие, повинные в убийстве моей семьи и грабеже, — произнес индеец. — Если меня повесят, это значит, что им удастся избежать наказания. Уж конечно, правосудие Кортеса не станет их преследовать — они ведь христиане!
— Если преступление совершил христианин, это вовсе не значит, что он сможет уйти от ответа, — вмешался брат Ольмедо, — даже в том случае, если это преступление против индейцев, поскольку и индейцы находятся под зашитой закона, который установлен Всевышним и свято блюдется властью императора.
— Я не верю ни вам, хотя вы называете себя святым, ни Кортесу, — заявил Сикотепек. — Никогда вы не воздадите преступникам по справедливости, так, как этого требуют законы крови и чести. И вы никогда не отыщете тех христиан, которые должны поплатиться за свои преступления, но так же вам не удастся и найти остальные изумруды.
С этими словами индеец указал на камень, лежащий на столе, за которым сидели трое испанцев. Кортес же, выслушав перевод Агиляра, взял в руки изумруд и стал внимательно его рассматривать. Камень был необычайно велик, размером с кулак, и тщательно огранен. Он имел форму рыбы, которую ему придал неизвестный мексиканский мастер-искусник — такие попадались среди туземцев и порой своим умением не уступали лучшим испанским ювелирам. Кроме камня на столе были и другие предметы, отобранные при поимке Сикотепека.
— Вы говорите, что это ваш камень. Разве вы не украли его у убитых испанцев? — осведомился Кортес.
— Он принадлежал моему отцу, — бросил индеец, которого больно задело замечание Кортеса, — и те испанцы, которые его умертвили, похитили из его дома этот камень вместе с другими четырьмя изумрудами. Все эти камни отличались необычайным размером и красотой и имели разную форму.
— Зачем испанцам понадобилось убивать вашу семью и забирать ваши сокровища? — спросил Кортес.
— Поступки испанцев, как и их законы, непонятны мешикам, которым, подобно слабым женщинам, остается лишь подчиняться и молча терпеть, когда их грабят и убивают.
Дерзкий ответ индейца вывел Кортеса из себя, и он приказал возвратить Сикотепека в темницу, заверив его на прощание еще раз, что в самом скором времени он умрет на виселице. Произошли все эти события в первые дни октября месяца в 1522 году от Рождества Христова.
Глава VII,
в которой рассказывается о том, что Кортес решил отложить смертную казнь Сикотепека, чтобы не усиливать возмущение в индейских провинциях, где было и так неспокойно, о добрых и дурных вестях, которые Кортес получил из Испании, и о трагических смертях, за этим последовавших
Прислушавшись к своим советникам, дон Эрнан Кортес все же не повесил Сикотепека, хотя разбойник этого и заслуживал. Альварадо, Сандоваль и брат Ольмедо, движимые различными соображениями, просили Кортеса отложить исполнение приговора. Оба капитана боялись усиления волнений в провинциях, во многих из которых туземцы были готовы поднять мятеж по малейшему поводу, как, например, в области Сочимилько, где укрывались до их поимки Сикотепек и его сообщники.
Сикотепек был из рода касиков, хотя и не самых знатных, и кроме того, у него была слава отважного воина, которую он стяжал, сражаясь с испанцами. После ареста Куаутемока он бежал в горы и совершал оттуда дерзкие вылазки против христиан. Его волосы украшало не менее десятка разноцветных лент; их количество соответствовало числу пленников, которых он живьем доставил для жертвоприношения. Христиане не могли спокойно видеть эти украшения в волосах Сикотепека и других храбрых индейских воинов: испанцев не покидала мысль о том, что каждая такая лента может быть знаком гибели их соотечественника, замученного туземцами. Впрочем, в большинстве случаев вплетенные ленты имели отношение к поимке индейца из враждебного племени, так как еще до пришествия испанцев туземцы вели между собой постоянные войны.