Извращённое чувство
Шрифт:
Змея.
Подходит, я думаю.
Дурное предчувствие пробегает у меня по спине и обвивает шею.
— Баба, — говорю я, отрывая взгляд от Джулиана. — Мы можем поговорить наедине?
Я не отрываю взгляда от отца, но одна сторона моего лица горит, и я понимаю только по ощущениям, что Джулиан не сводит с меня пристального взгляда.
— Я как раз собирался уходить, — заявляет Джулиан. — Отдохни, старик. Я позвоню тебе и сообщу о любых важных новостях
Мой
— Я тоже хотел поговорить с тобой, — говорит мой отец. — Я не уверен, сколько времени…
— Нет, — перебиваю я его, паника внезапно заполняет мою грудь, как мокрый цемент. — Я не хочу говорить об этом.
Его взгляд смягчается.
— Мы должны поговорить об этом. Меня нельзя излечить, милая, и есть вещи, которые я должен сказать, прежде чем я… прежде чем я не смогу этого сделать.
Мои пальцы сжимаются в кулаки, пока ногти не впиваются в кожу, в надежде, что острая боль придаст мне сил.
— Мне нужно, чтобы ты выслушала непредвзято, — продолжает он. — Ты можешь сделать это для меня?
Комок в горле разрастается, и мне кажется, что он вот-вот прорвется сквозь мой пищевод. Я сглатываю, превозмогая боль.
— Я сделаю всё… — я прерывисто вздыхаю. — Всё что угодно для тебя, Баба.
В его глазах отражаются мрачные эмоции, и даже сквозь пепельную кожу и пересохшие губы я вижу в нем искру, которая, как я думала, погасла навсегда.
— Ты это серьезно? — спрашивает он.
Я киваю, выпрямляясь на стуле, отчаянно пытаясь заставить его увидеть правду.
— От всего сердца.
— Тогда у меня есть одна просьба, — он замолкает, тяжело кашляя. Мои легкие сводит, пока я наблюдаю, как он мучается с резкими звуками и хриплыми вдохами, прежде чем взять себя в руки. Он одаривает меня грустной, легкой улыбкой. — Считай это последним желанием умирающего.
Мое сердце разрывается от боли.
— Всё, что угодно, — шепчу я.
— Мне нужно, чтобы ты вышла замуж.
Потрясение пронзает меня насквозь, словно прорвалась плотина.
— Ч-что? — я заикаюсь.
Он мягко улыбается, откидываясь на спинку кресла. Часы на стене громко тикают, сбивая с толку мои и без того бурлящие мысли, пока я пытаюсь понять, что он имеет в виду. Должно быть, это метафора или эвфемизм, потому что я знаю, что это не то, на что похоже. Он бы не попросил меня об этом. Только не это.
Мой отец кивает и встает из-за стола, за которым сидел, медленно обходит его и направляется ко мне. Мое сердце бьется так громко, что я слышу его
Неужели меня вырвет на его персидский ковер?
Вздохнув, он садится в кресло рядом со мной, протягивает руку и берет мои пальцы, его хрупкие большие пальцы гладят тыльные стороны моих ладоней.
Я опускаю взгляд на это движение, моя грудь сжимается от нежности. То, что его хватка уже не такая сильная, как раньше, как и каждое его движение — это ещё одно напоминание о том, как он болен.
— Ты моя дочь, Ясмин. Самое важное в моей жизни. Я должен знать, что о тебе кто-то позаботится, — пробормотал он.
Я проглатываю страх, который проникает в мои поры.
— Я могу позаботиться о себе сама.
— Послушай, я… — он замолкает, переводя взгляд с моего лица на что-то позади меня и обратно. — Я не доверяю посторонним. Мое наследие — это ты и то, что создала наша семья. «Sultans» была нашей с тех пор, как мой отец приехал сюда с мечтой построить империю, зная, что однажды она перейдет ко мне, а затем к моему собственному сыну.
Его слова бьют меня по лицу и являются суровым напоминанием о том, что, несмотря на все, чем я являюсь для своего отца, есть еще кое-что, чем я не являюсь.
Сыном.
— Компания «Sultans» принадлежит этой семье, — продолжает он. — Всё, что у меня есть, — твоё.
— Тогда позволь мне управлять ей, — говорю я, и мой голос становится тверже.
Это мой шанс доказать ему, что я стою больше, чем он думает. Я не мечтаю управлять многомиллиардным конгломератом. У меня степень по психологии, а не по бизнесу, и я понятия не имею, что, черт возьми, делать, но я могу научиться. Я сделаю всё, чтобы его имя и наследие нашей семьи продолжали жить, если это то, что ему нужно от меня.
Он смеется, но это пустой звук.
— Ты — свет в моей жизни, Ясмин. Но тебе не суждено жить в моем мире.
— Это нечестно, Баба. Я…
— Нет, — перебивает он. — Я сделал всё, что мог, чтобы защитить тебя. Чтобы… оградить тебя от неприятных сторон моей жизни. И есть вещи, которые ты, возможно, не смогла бы понять, и за которые никогда не смогла бы простить меня, если бы узнала.
Я приподнимаю брови и откидываюсь на спинку кресла, высвобождая свои пальцы из его рук.
— Я знаю больше, чем ты думаешь.
Он смеется, протягивая руку, чтобы похлопать меня по тыльной стороне ладони.
Раздражение сжимает мне грудь. Если бы я была мужчиной, это бы даже не обсуждалось. Он, вероятно, приглашал бы меня на все свои встречи с самого детства, учил бы меня «неприятным» вещам, ожидая, что я буду слушать и учиться. Тот факт, что у него нет человека, которого он ищет, — того, кто мог бы возглавить «Sultans», в жилах которых течет кровь Карам, — это его собственная вина.
Я не такой нежный цветок, каким он хочет меня видеть.