Извращённое Королевство
Шрифт:
Это.. странно.
— Хотя ты так похожа на ту женщину, я все время думаю о том, чтобы зарезать тебя вилкой, пока ты спишь.
Она берет свой кофе и исчезает за углом.
— Ха-ха, очень смешно. — Нокс одаривает меня кривой улыбкой. — Она шутит... в основном.
Мои плечи опускаются.
— Она права, я точная копия своей матери. Как ты можешь так легко относиться к этому, Нокс?
— Потому что ты не она. Буду честен, в день инцидента в бассейне я спас тебя. Думаю, ты была настолько не в себе, что не заметила меня. Я тоже был
— Спасибо, Нокс. — я борюсь со слезами в голосе.
— Нет. Спасибо тебе. Мишка был первой игрушкой, которая у нас с Тил появилась. Папа говорит, что это игрушка была твоей любимой. Дети никому не дарят свои любимые игрушки. Черт, я тоже не раздаю свои вещи.
Я сглатываю.
— Он ничего не значил.
— Но значил что-то для нас обоих. Ти и я были из тех детей, которым не позволяли надеяться, но ты подарила нам это в форме мишки. — он ухмыляется. — Кстати, мы позаботились об игрушке.
— Ты с Тил брат и сестра?
Он кивает.
— Близнецы.
— Близнецы?
— Дизиготные, — подмигивает он. — На мне все взгляды.
Не соглашусь. Хотя Нокс красив, Тил обладает уникальной красотой, которую редко можно встретить; одновременно невинной и суровой. Очаровательной и опасной.
— Мы были уличными детьми, — продолжает Нокс. — Сбежали от матери наркоманки, которая собиралась продать нас за деньги и все такое.
Я избегаю изображений и роняю тост. Не то чтобы я когда-либо думала о том, чтобы съесть его в первую очередь.
— А ваш отец?
— Никогда не знал его. Папа единственный отец, который у нас был.
Мое сердце согревается, будто меня вытолкнули из темной ледяной зимней ночи прямо в летний день. Папа взял двух потерянных детей и дал им дом.
— Он забрал вас к себе после инцидента в подвале?
Он кивает.
— Раньше мы жили в отдельном доме с Агнусом, но папа все время приезжал. После пожара мы переехали к нему.
— Но он был в коме.
— Он все еще был отцом, даже когда находился в коме.
Все, что Нокс рассказывал мне о своем отце раньше, теперь имеет смысл. Он никогда не переставал считать папу своим отцом даже после того, как тот впал в кому с небольшим шансом когда-нибудь снова проснуться.
— Спасибо, что был рядом с ним, когда он нуждался в тебе.
— Эй, не будь такой сентиментальной со мной. Он тоже мой отец. — в его глазах вспыхивают искорки вызова. — И я его любимчик.
Я улыбаюсь и по-настоящему ем впервые за это утро. Мы с Ноксом говорим о тех временах, когда он останавливал себя, чтобы не найти меня. Судя
Мы немного болтаем, когда из-за входной двери доносится шум. Я встаю, и Нокс подходит ко мне. Мы оба в замешательстве хмуримся, следуя за источником.
Дворецкий разговаривает с кем-то у двери. Я едва успеваю сделать шаг вперед, когда меня обнимают из ниоткуда.
Духи Нины Риччи забивают мои ноздри, когда тонкие руки прижимают меня так близко, что я почти задыхаюсь.
— Эльзи, — кричит она мне в шею. — О Боже, с тобой все в порядке. С тобой все хорошо, милая.
— Тетя?
— Я здесь. Тетя здесь. — она отстраняется, вглядываясь в мое лицо безумными глазами. — Ты в порядке? Ты ранена? Ты хорошо питалась?
— Со мной все хорошо, тетя.
— Успокойся, Блэр.
Голос дяди такой же успокаивающий, каким я его помню. Он держит мой рюкзак и с каменным спокойствием стоит у входа.
Я слабо улыбаюсь ему.
Я такой ужасный человек. Прошло два дня с тех пор, как я сказала им, что вернусь домой, но я исчезла, не сказав ни слова.
— Прости, — шепчу я ему.
Несмотря на то, что я все еще злюсь из-за того, что они скрывали правду в течение десяти лет и активно запрещали мне ее искать, тетя и дядя все еще мои родители. Так или иначе.
— Поехали домой, милая. — тетя впивается ногтями в мою руку. — Давай оставим это место позади.
— Абсолютно нет.
Голос папы эхом раздается у меня за спиной, как гром, сильный и не подлежащий обсуждению.
Он встаёт рядом со мной и обращается к тете:
— Ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь, но Эльза никуда не поедет.
И тетя, и дядя замирают, наблюдая за ним, как будто он призрак, которым он в некотором роде и является.
Не могу сказать, что виню их. Моя реакция была такой же, когда я впервые увидела его.
— Ты жив, — шепчет дядя.
— Мне все равно, жив ты или нет, — рычит тетя. — Эльза моя приемная дочь.
— Эти документы могут быть аннулированы в любое время теперь, когда ее настоящий отец жив.
Губы тети дрожат, но она заметно выпрямляется и сохраняет хладнокровие.
— Я не оставлю Эльзу с тобой, чтобы ты уничтожил ее, как уничтожил Эбигейл.
— Ты лучше всех знаешь, что Эбигейл была больна задолго до того, как я женился на ней. — он делает угрожающий шаг вперед. — Я был рядом с ней до самого конца, но где была ты, Блэр?
Тетя вздрагивает, словно он дал ей пощечину.
Это та сторона папы, которую я никогда не видела: безжалостный.
Она касается своей шеи сбоку.
— Эльза, поехали, милая.
Где-то глубоко внутри я скучаю по тете и дяде, и мне действительно жаль ее за ее прошлое и ее жестокого отца.
Должно быть, ей тяжело было приехать в Бирмингем, когда она связывает это место с травмой. Она слегка дрожит с тех пор, как обняла меня, и я уверена, что это имеет такое же отношение к этому месту, как и ко мне.