Изящное искусство смерти
Шрифт:
— Сержант, я послал за экипажем. Вас доставят к врачу.
— Слишком поздно.
— Мы сделаем все, что возможно. Но вы видели того, кто это сделал?
— Да. Одет как матрос.
— У него была желтоватая борода?
— Бороды не было. Выглядел как обычный матрос.
— Вы видели, куда он побежал?
— Через черный ход. У меня все плывет перед глазами.
— Ага, вот и коляска. Вас сейчас отвезут к врачу. Вы двое, помогите мне перенести сержанта в коляску. Все остальные, слушайте: убийца сбежал через черный ход. Ищите матроса!
«Художник смерти» закрыл глаза и позволил поднять себя и погрузить в подъехавший
— Помедленнее! — рявкнул констебль, перекрикивая стоящий на улице гам.
— Можно поспешить и доставить его к лекарю живым, а можно растянуть удовольствие и привезти уже труп, — огрызнулся в ответ возница.
Констебль запрыгнул в коляску.
— Но я и не хочу, чтобы его растрясло по дороге до смерти!
В экипаж забрались еще двое полицейских.
— Ищите матроса! — заорали на улице. — Это дело рук чертова матроса!
«Найти матроса будет несложно, — подумал убийца. — Доки находятся всего в четверти мили отсюда».
Коляска подпрыгнула, налетев на камень.
— Он перестал стонать! — воскликнул констебль. — Боюсь, он умирает. Скорее же!
Стук копыт стал громче, коляску теперь подкидывало ежесекундно. Гневные крики людей, собравшихся возле таверны, постепенно растаяли в тумане.
— До дома лекаря осталось совсем немного, — объявил возница. — Вот только в тумане я не могу… Ага!
«Художник» слышал, как кто-то забарабанил в дверь, потом его взяли на руки и вынесли из коляски. Даже с закрытыми глазами он почувствовал, что в лицо светит яркая лампа.
— Давайте его в дом!
Его пронесли через входную дверь, потом еще через одну и положили на стол.
— Столько крови! — воскликнул врач. — Но я не понимаю, куда он ранен.
Чуть приоткрыв глаза, убийца увидел, что на враче надета пижама.
— Он умер?
— Нет. Он дышит. Так, мне нужно пространство для работы. Вы двое, выйдите отсюда. А вы помогите моей жене принести горячей воды.
Послышались удаляющиеся в разных направлениях шаги.
Врач осторожно расстегнул пальто на пациенте.
— Сержант, вы меня слышите?
«Художник» застонал.
— Я сделаю все, что в моих силах.
Убийца приподнял веки. Над ним склонился мужчина лет пятидесяти пяти, седой и в очках.
Кроме него, в комнате никого не было.
Решительность и мастерство значат все. «Художник» в мгновение ока вытащил кинжал и воткнул его между ребер врача, поразив в самое сердце. Затем выскользнул из-под бьющегося в предсмертной агонии тела и уложил доктора на стол. В коридоре послышались шаги, и убийца быстро встал у стены рядом с дверью.
В комнату, держа в руках тазик с водой, над которой поднимался пар, быстро вошел констебль. Следом вбежала седоволосая женщина средних лет. Поскольку ее руки были свободны и она могла представлять угрозу (хотя и очень маловероятную), она умерла первой. Кинжал пронзил правую почку.
Констебль услышал, как женщина вскрикнула и упала, и обернулся, не выпуская из рук тазика. Убийца быстро полоснул его кинжалом по горлу — теперь констебль не смог бы крикнуть — и, когда бедняга начал оседать на пол, предусмотрительно подхватил тазик, чтобы тот не упал и лишний шум не привлек внимания вышедших на улицу полицейских.
К несчастью, кровь попала в тазик, и «художник» решил поискать на кухне чистую воду. Он поставил тазик на пол и бросился в заднюю часть дома. На кухне
Убийца смыл кровь с лица и рук, потом снял покрытую багровыми пятнами форму сержанта полиции. Под ней оказались потрепанные нищенские лохмотья. Пока он изображал полицейского, избыток одежды на теле не привлекал внимания — холодная погода заставила многих горожан дополнительно утеплиться. Из кармана грязных штанов он вытащил мятую, засаленную шляпу и натянул по самые глаза.
В это время открылась входная дверь, и один из полицейских спросил:
— Ну как он? Будет жить?
«Художник смерти» распахнул дверь черного хода, вышел в переулок и вскоре растворился в тумане. С близлежащих улиц доносились победоносные крики добровольных охотников за убийцей и вопли несчастных, которым не повезло оказаться подозреваемыми. Шедевр «художника» набирал силу и вполне мог в итоге оказаться еще великолепнее, чем надеялся автор.
Немецкий матрос знал английский язык в объеме, достаточном, чтобы работать на английском корабле. В то утро он вернулся после шестимесячного плавания на Восток на судне Британской Ост-Индской компании, груженном чаем, специями и опиумом. Он нашел гостиницу и сразу же заплатил служанке, чтобы она принесла в комнату ванну и несколько ведер горячей воды. Потом он долго сидел, подтянув колени к груди в небольшой ванне (скорее, ванночке), и наслаждался теплом. Приведя себя в порядок, немец обильно позавтракал, причем в его меню не было ничего рыбного. Завтра он отправится в магазин и на заработанные в плавании деньги купит новую одежду, но сегодня нужно удовлетворить иные потребности. Женщина обслужила его в безлюдном переулке. Языковой барьер не послужил им помехой — достаточно было просто протянуть два шиллинга.
Следующим номером программы значилась таверна. Матрос терпеть не мог английское пиво, но джин ненавидел еще сильнее, поэтому — лучше уж такое пиво, чем ничего. Он уже сбился со счету, сколько выпил кружек и сколько раз сбегал в уборную на заднем дворе, но все никак не мог удовлетворить долго сдерживаемую жажду по алкоголю. Сидевшая неподалеку женщина бросала на него откровенные взгляды, явно давая понять, что ее можно купить за два шиллинга, но тут к ней подошел мужчина и, вероятно, предложил три шиллинга, поскольку проститутка охотно пошла за ним на второй этаж. Наконец матрос почувствовал, что пиво в него больше не лезет и что он не в силах добраться до гостиницы — это при условии, что вспомнит, в какую сторону идти.
Он, спотыкаясь, шел по узким улочкам, и со всех сторон на него наползал холодный желтый туман. В таверне со своим ограниченным словарным запасом немец смог понять только обрывки разговоров. Он уловил, что большинство посетителей обсуждали убийство, совершенное два дня назад, но всех подробностей не разобрал. Кроме того, он слишком устал, чтобы задумываться об этом. Впрочем, матросу показалось странным, что общая атмосфера в таверне была не такой веселой и непринужденной, как он ожидал.
Прислонившись к закопченной стене, чтобы немного передохнуть, немец услышал вдалеке ужасающий грохот и только через некоторое время сообразил, что издает его трещотка лондонского полицейского. Через несколько секунд треск раздавался уже со всех сторон, к нему прибавились и крики. Шум стоял невыносимый. Центр суматохи находился в конце улочки.