Изыди, Гоголь!
Шрифт:
Глава 1. Возвращение колдуна
Тени выползают из углов пещеры в центр и сгущаются в человеческую фигуру. Моей радости нет предела: впервые за неполный век моего заточения намечается что-то интересное.
– - Так вот ты какой, великий и ужасный Аластор Кроули!
Всю радость как рукой снимает. Ледяной костлявой рукой старухи Смерти. Правда, пришла она ко мне в чуть более приятном глазу образе.
Изящные босые ступни шагают по сырой черной земле. Подол сотканного из тьмы платья волочится следом.
Крутые бедра и внушительную грудь покрывают черные отпечатки ладоней. Словно тени, ее вечные рабы, каждое мгновение удовлетворяют свою госпожу интимным массажем. Может, поэтому у нее такой бархатный голос, томный взгляд и сладкая улыбка? Или она просто рада меня видеть?
– - Мара... богиня Смерти и Тьмы...
– - после полувека без капли воды мой голос скрипит, как колесо старой телеги.
– - Чем обязан... такой чести?
Девушка делает последние шаги и останавливается прямо подо мной. Своей позой она говорит, что разрешает рассмотреть ее получше.
Идеальное овальное лицо, обрамленное водопадом смоляных волос. Вздернутый подбородок, полуоткрытый ротик в окантовке черных губ, прямой нос, но вместо глаз -- две черные бездны. Моя душа чуть ли не со стонами наслаждения бросается в одну из них.
Она тонет, растворяется, радуясь долгожданному забвению. Ну, наигралась и хватит, думаю я, не хватало еще лишиться последнего, что делает меня человеком.
Я хватаю эту дрянь за пятку и возвращаю на место.
От обиженной истерики на самого себя меня отвлекает прикосновение Богини Смерти.
С ее вполне обычным ростом Мара бы никогда не смогла дотянуться до моего лица. Но ее указательный палец удлиняется и превращается в угольно-черный коготь. Богиня с материнской нежностью проводит им по моей щеке.
– - Паршиво выглядишь, Кроули.
Из моей груди вырывается каркающий смешок:
– - Стараюсь...
Она морщится и отступает. Ее мраморные бедра смыкаются. У меня тут же возникает естественное желание раздвинуть их.
Поймав мой взгляд, Мара меняет позу и улыбается. Из-за этого на молочно-белых щеках расплываются две черные полосы. Словно следы от смоляных слез.
Это, как и ветвистая черная корона и отпечатки теневых ладоней по всему телу, лишь божественные стигматы. Каждое мгновение они пытаются свести девушку с ума и разорвать на части.
Так что, если это и интимный массаж, то тот, который делают на дыбе. Но, как по мне, так это соразмерная плата за почти безграничную власть над Смертью и Тьмой.
Мара скрещивает изящные руки под объемной грудью, которую терзают ладони теней. Она вздыхает:
– - Печально...
Вышагивая по дуге, богиня скользит презрительным взглядом по влажным, покрытым мхом и плесенью стенам пещеры. Пока она находится ко мне спиной, мои губы сами собой растягиваются в победной улыбке.
Эта дурочка и вправду пришла сюда...
Натолкнувшись на массивный корень, Мара перешагивает его и скрывается за стволом Древа Смерти.
Мое тело заточено в его ствол вот уже девять с лишним десятилетий. Оно -- моя личная тюрьма.
Древо Смерти питается и растет за счет своей жертвы, ее магической и жизненной силы. Я не встречал задокументированных свидетельств, чтобы оно вырастало больше трех-четырех метров в высоту и двух-трех в обхват. Наверное потому, что раньше в него не запечатывали бессмертного.
За девять с лишним десятилетий моего заточения Древо Смерти выросло на десяток метров в высоту и вороны знают сколько в обхвате. Лысая крона давно пробила свод пещеры, и Мара, описав круг, останавливается под лунным светом. Он только подчеркивает мраморность кожи Бледной Богини.
Она снова вздыхает:
– - Печально, что кто-то, вроде тебя, прозябает в такой отвратительной дыре. И за что? За какую-то маленькую шалость?
Богиня Смерти передергивает плечами и хмурится. Тьма под ее стопами сгущается, нарастает, и вскоре Мара оказывается наверху черной двухметровой волны. Она относит свою госпожу к Древу Смерти.
Очаровательно-сочувственное лицо богини оказывается прямо напротив моего.
– - Скажи, ты раскаиваешься, Аластор?
Перед глазами вспыхивают горящие деревни и города. Легионы демонов умерщвляют мужчин и женщин, стариков и детей. Они лишь отдаленно напоминают людей. Но их агонизирующие крики въедаются в память не хуже человеческих, и их не вытравить, совсем как красное вино на белой скатерти.
Сухой, покрытый язвами язык едва волочится, но мой голос тверд:
– - Нет.
Тонкие брови Мары взлетают. На ее лице застывает маска мирового сочувствия, совсем как у сестер Ордена, которые встречают тебя перед плахой, чтобы отпустить любые грехи.
Она спрашивает:
– - Почему?
Казни и агонизирующие крики сменяются омерзительными ритуалами под покровом ночи, обглоданными костями младенцев и их родителями, превращенными в ездовых животных. А вокруг пылающих деревень и городов разливаются алые озера и реки -- выгребные ямы и сточные канавы, до верху залитые кровью и забитые вонючими потрохами.
Хочется ответить как есть. Но я не на исповеди, у меня своя роль.
Мои губы трескаются и растягиваются в полубезумной улыбке:
– - Скука не порок...
Богиня Смерти дарит мне довольную улыбку и кивает:
– - Подумаешь: истребил целую расу разумных!
– - она делает презрительный жест рукой.
– - Эти смертные букашки каждый день убивают друг друга, так что же? Каждого запирать в Мое Древо?
Повинуясь жесту своей госпожи, волна тьмы оседает. Мара встает напротив дерева и снова надевает маску сочувствия:
– - То, как с тобой поступили... это несправедливо!
Я каркаю:
– - Несправедливо... и возмутительно...