JaZZ моТЫлька
Шрифт:
– Посмотри назад, – не дав мне спросить, сказал Каин. Я повернулся, внизу, где должны были виднеться высотные дома окраин города, простирался огромный купол цирка. Да что там огромный, гигантский, бесконечный купол.
– Не знаю как ты, но я цирк не люблю и раз ты здесь то и ты, наверняка, тоже. Поздравляю с выходом из труппы, сынок.
– Я ничего не понимаю.
– А что тут понимать то, байкер, с рождением тебя. – Он как фокусник коснулся моего уха, но вынул оттуда не привычную монетку, а цветные очки. Вынул и швырнул под ноги, я тот час наступил на них, захрустело и вдруг под подошвой послышалось шипение, треснутые очки превратились в змею, норовящую укусить, но зубы годины
Второй ботинок изгнал жизнь из мерзкой твари. Когда я поднял ногу, на месте змеи дымилась лужица едкой, смолистой жидкости. Если это и был сон, я уже давно должен был проснуться.
– Поехали, сынок…
*
Глава четвёртая
Санитара не будет
С другого склона горы я увидел мой любимый супермаркет, где продавалась отличная выпечка. Казалось бы, что тут такого, очередной супермаркет популярной сети, но в том-то и дело, что это был супермаркет возле моего дома. Чего никак не могло быть, мы ехали в противоположном направлении. Удивился ли я, скорее нет, чем да. Сегодняшний день сделал мне прививку от чрезмерного удивления, поэтому случай с топографическим кретинизмом стал очередной бусиной в браслете чудачеств, преподнесённых капризной сучкой, которую пафосно именуют судьбой.
– Чаем то угостишь?
– Угощу, – буркнул я.
– Ты, наверное, ожидал, что мы приедем в какое-нибудь загадочное место, и я тебя приведу в таинственную избушку, где открою истину да?
– Ну, может не столь помпезно, но приблизительно так.
– Ты знаешь, порой привычное становится необычней таинственного. Это не совсем твой дом. Это не совсем твой мир. Ты сам скоро поймёшь. Кстати, в магазинчик заскочим, я пончиков возьму.
Спускаясь по вьющейся анакондой дороге, я всячески старался заткнуть скептика, древоточцем сверлящего сознание. Снимая шлем, на стоянке супермаркета, привлекающего внимание оранжевой вывеской, первое, что меня удивило это отсутствие дымовой завесы, оставляемой курильщиками, стадами, бродящими под навесом крытого паркинга. Воздух продолжал сладко пахнуть ванилью и корицей с лёгкими нотками мяты.
Внутри магазин являл собой аллею с множеством стоек, поверх которых красовались голограммы товаров. Каин подошёл к одной из стоек с изображением пончиков, коснулся надписи, над округлой поверхностью поднялся прозрачный купол и добродушный женский голос произнёс «Приятного аппетита».
Ощущение дежавю вцепилось в меня когтями хищной птицы, требуя вспомнить где, где я мог уже такое видеть. Я старался не сосредотачиваться на воспоминании.
Добродушие буквально витало в воздухе, им сочился каждый человек, каждый незнакомец, не сверлящий, а согревающий тебя лучиками мимолётно бросаемых взглядов. А ещё удивляли отсутствие бдительного ока сморщившихся охранников, страдающих хронической подозрительностью; отсутствие ритуально вежливых кассиров, и сосредоточенно натирающих пол озлобленных уборщиц, с презрением провождающих несущие грязь ноги. А ещё, я чувствовал себя частью некого братства, члены которого были готовы в любой момент поддержать, помочь, выслушать.
Дом по возращении казался, каким-то странным, словно в нём что-то изменилось, я пока не знал что. Чайник вскипел быстро, я заварил крепкий чёрный чай, и мы сели поедать вкусные пончики, которые казались едва ли ни шедевром кондитерского искусства.
Почему в то этом моём, не моём мире, все казалось на голову выше привычных любимых мной вещей? Прямо мир завышенных стандартов или, напротив, пониженного порога чувствительности, этакий мир усилителей впечатлений, как бургер из фастфуда, кажущийся вкусным только благодаря кудесникам химии пищевых добавок.
– М-м-м, сахару как раз столько, как я люблю. Терпкость и сладость взаимно дополняют друг друга, союз брутальности и нежности. Благодарю, потешил старика.
– Вспомнил, вспомнил! Это ж из «Гостьи из будущего»!
– Что из «Гостьи из будущего»?
– То, что вы делали в магазине.
– А, ты про пончики, нет, пончиков в фильме точно не было.
– Да дело не в пончиках, а в образах…
Вместо ответа Каин, прочёл:
Погост романтики,
повсюду могилы,
но не той романтики,
что у любимых!
Романтика жизни умерла!
В погоне за прибылью её
оставили на пыльной
обочине ворохом чеков
укрыв мертвеца.
И только на холстах глаз,
свидетелей былых эпох,
остались мазки романтики,
а за ними погост…
– Это моё стихотворение, – с какой-то глупой детской интонацией сказал я.
– И это бесспорно. Знаешь, когда человек устал, он сходит на обочину пути, чтобы не мешать тем, кто двигается дальше, кто-то, стиснув зубы, кто-то опьяненный молодым задором, галлюциногеном энтузиазма. А кто-то, чтобы поскорее загнать себя и умереть. Ты решил остановиться. Хорошее решение. Ты ведь уже не раз замечал в последние годы странности в жизни? Странности, которые невозможно объяснить здравым смыслом.
– Есть такое, особенно в последнее время, появляются мысли, что мы и вправду здесь всего лишь персонажи игры и что поскорей бы эта миссия была пройдена. А ещё, мне иногда кажется, что наши тела не только здесь живут, но и, как бы это сказать, на других планетах что ли, что мы можем быть во многих местах сразу. Можем, но просто не помним других локаций, пока в этой находимся. А когда возвращаемся в другую, забываем про ту, в которой побывали.
Бред конечно, но последние годы эти мысли заслуживают всё больше моего доверия. А окружающие мне всё больше представляются роботами. «Роботы ненавидят тебя и меня», помните, как в одной песне пелось?
– Братья Карамазовы, бессмертные братья Карамазовы и их символичная песня Ласточка.
– Ухты, вы тоже любите эту песню.
– У этой группы не так много хороших песен, чтобы забывать их, – грустно улыбнулся Каин.
– Это точно! Вот вы посмотрите большинство, травятся как заправские смертники всякой дрянью, а когда вокруг что-то страшное для их драгоценного, разрушаемого тела случается, забавно цепляются за жизнь, как котята за полы юбки проходящей мимо хозяйки. А когда-то меня и вовсе накрыло, мне почудилось, что когда я уезжаю на автобусе или байке, то за спиной все исчезает, ну знаете, как текстуры в игре.
– Здорово! Ты сумел интуитивно понять, что вокруг всё не так просто. Вот знаешь, Герберт Уэллс в дебютном романе Машина времени, не зря разделил людей на Элоев и Морлоков, конечно всё не так карикатурно как в книге, но суть в том, что есть среди людей те, которые видят оба мира, а есть те, кто живут и упиваются реальностью подземелий.
Та дверь, у свалки, это просто дверь, дверь заброшенного дома, это не портал и никакие там не звёздные врата, она, ну как бы это сказать переключила, что ли твоё сознание, поменяв режимы восприятия. Точнее сказать ты уже сам переключился, но мы, увы, привержены ритуалам. Мы, те, кто видит оба мира, можем зваться Элоями.