К другим берегам
Шрифт:
– Я не прошу у тебя денег.
– Как благородно... На что же ты станешь жить?
– Это мое дело.
– А тебе не кажется, что это и мое дело?
– Нет, мне уже так не кажется.
– Ах, даже так... Прекрасно!
Она распаляла себя все больше и больше, и злость заполняла ее; и чем больше она злилась, тем более усталым становилось лицо отца.
– Давай закончим этот разговор.
– Нет, я не намерена его заканчивать!
– Хорошо, я закончу его.
Отец встал, вышел из комнаты. Мама вышла за ним. В прихожей были слышны резкие голоса и грубые слова, которые они бросали друг в друга. Мальчик сидел за столом, наклонив голову над тарелкой. Потом хлопнула входная дверь. В столовую вошла мама. Лицо у нее было злое, губы едва заметно дрожали. Она села за стол и начала есть, но вдруг заплакала и, утираясь, ушла к себе. Мальчик положил ложку, встал из-за стола. Обед закончился.
Отец вернулся, когда стемнело. Мальчик слышал, как скрипели ступени, потом щелкнул замок на двери в комнату отца. Осторожно, чтобы не шуметь, он поднялся по лестнице, постучал. Замок металлически всхлипнул, и дверь отворилась. Отец стоял без рубашки, босиком. Узкая, сухая грудь, покрытая темными волосами, выглядела уставшей, и шея его казалась мальчику длинной, беззащитной.
– А, это ты, - сказал отец. Он пропустил сына и запер за ним дверь.
– Где ты был?
– Так... Можно сказать, что отдыхал.
Отец подошел к кровати, сел.
– Я закурю, хорошо?
– Да, только открой окно, а то у табака такой противный запах.
– Ладно.
Отец отдернул штору. За окном было темно, в небе - там, налево - виднелась мутная луна. В открытую форточку затекала ночь, но электричество подкрашивало ее своим ровным светом - и, забираясь в комнату, ночь исчезала, точно окно служило границей, за которой темноте нечего было делать. Отец взял пачку папирос, но отложил - стал набивать трубку табаком из плоской жестяной баночки. Приминал табак большим пальцем, крупинки его сыпались на пол. Потом зажег спичку и, коротко причмокивая уголком рта, стал всасывать огонь. Табак зажегся, подернулся серым пеплом - и жар ушел внутрь, а отец начал пускать изо рта дым.
– Ну как?
– Здорово...
– Послушай, можно тебя спросить?..
– Да.
– Как ты относишься к людям... ну... которые пьют вино?
– Наверное, жалко их.
– Жалко? Почему же?
Отец посасывал трубку, глядел на сына.
– Не знаю, им бывает плохо.
– Да, - сказал отец, - может, ты и прав, я не знаю.
– Почему?
– Есть вещи, о которых никто не знает, и люди начинают мучить себя разными мыслями.
– А это плохо?
– Нет, для человека это, скорее, полезно, хотя чаще всего ему от этого больно.
– Я не понимаю.
– Я тоже.
Мальчик смотрел, как отец пускал дым.
– А ты уже взрослый. Совсем взрослый.
– Какой же я взрослый, если еще в школу хожу?
– Ты понимаешь... чтобы быть взрослым, не обязательно быть большим. Тут что-то другое, совсем другое...
– Пап, а почему ты ничего толком не знаешь? Ведь взрослые знают все.
– Нет, это они только притворяются, а сами ничего не знают. Единственное, чему они научились - это черстветь, как сухари.
– А почему так бывает?
– Как знать, у каждого по-разному.
– Ты тоже такой?
– Хотелось, чтобы это было не так, но, скорее всего, это так, и это печально.
– А мама?
Отец стащил брюки. Не вынимая трубки изо рта, он залез под тонкое одеяло, под которым было уютно спать летом, но не теперь, поэтому в ногах лежал теплый, в красную клетку, плед.
– Чем занимался после обеда?
– Так, ничем. Было скучно... А мама тоже сухарь?
– Что ты о сухарях заладил... Может, о другом поговорим?
– Хорошо.
В комнате стало тихо, и они услышали, как начался дождь. Сначала далекий гул моря еще доносился до внимательного слуха, но капли дождя стали падать чаще и чаще, а затем дождь усилился, стал похож на ветер, который шумит и раскачивает деревья. Кажется, комната, где они сидели, уменьшилась, стала крохотной, чуть больше кровати, и отец с его трубкой стал вдруг ближе. Мальчику показалось, что он начал улавливать в отце то, что хотел понять в нем. Но чем ближе оно было, тем туманнее становилось, пока не исчезло совсем. Осталась только тишина с шумом дождя, ведь тишина никогда не бывает одна. Мальчику показалось, что они долго-долго сидят без слов, и он сказал:
– Дождь пошел.
– Да.
– Пап, почитай мне твою книгу. Ну... ту, что ты показывал... Забыл?
– Хорошо.
Отец достал книгу, поискал место и начал читать. Это была история о человеке, который жил в одной далекой стране много-много лет назад. Он ходил из одного ее конца в другой, переплывал моря и повсюду разговаривал с людьми, но люди не поняли того, что он говорил, и предали его, и он умер. Печальнее всего оказалось то, что человек знал наперед, как все случится. История была невеселая; голос отца тихо звучал под шум дождя, и казалось, от книги расходилась грусть, как бывает, когда швырнешь в воду камень, а от него разбегаются во все стороны волны. История напоминала грустную сказку, но слова, которые читал отец, были такие простые, как если бы их говорили в настоящей жизни, а не в книге, и от этого мальчику становилось еще печальней. Он представил, как тот человек бродил по земле, и ветра продували его одежды, а дожди лили на его тело, и человеку было так же одиноко, как мальчику.
Отец закончил читать, откинулся на подушку и стал думать о том, что хорошо все-таки, когда ты одинок в своем доме, читать такую книгу. "Хотя... почему же одинок, - подумал он.
– Вот рядом со мной сидит маленький, почти взрослый человечек, и в нем - частица меня. Пусть он многого еще не понимает, но все-таки я не так уж одинок". Потом еще какие-то мысли стали приходить, и он не смотрел на сына, и ему совсем не хотелось говорить.
– Грустная история - правда, пап?
– Угу.
– А ты почитаешь еще?
– Завтра почитаю, а теперь иди спать. Маме не говори.
– Ладно, - ответил мальчик.
Отец встал с кровати, отпер дверь. Мальчик тихо спустился к себе в комнату. Ему хотелось узнать, что еще написано в книге. Он лег в кровать и поскорее закрыл глаза, потому что время быстрее всего бежит во сне, а еще - ему хотелось увидеть во сне того человека.
Отец лежал и думал под шум дождя. Спать не хотелось. Окно его комнаты долго светилось в ночную непогоду.
<