К другим берегам
Шрифт:
Далеко от берега большие волны можно отличить по белому пенному гребешку, закрученному наружу мчащейся волны, но ближе к берегу волны становятся крупней, точно не спеша разгибают спину после похода. Именно здесь волны поднимаются во весь свой рост и на мгновенье как бы замирают, а после - валятся на притихший берег. Разбившись, белая от пены волна уползает, цепляясь за каждый камушек, но в этом отступлении есть некая ирония, потому как следующая волна бывает еще злей, еще многосильней. Штормы доходят до такой могучей наглости, что переваливают за парапет и заливают набережную мутной водой, которая долгое время стоит большими лужами, и от них пахнет затхлостью и подгнившими водорослями.
С террасы перед домом не было видно брызг, разлетающихся вверх и во все стороны, когда волны разбиваются о волноломы, но сильный гул шторма был хорошо слышен. Мальчик любил сидеть здесь и слушать этот гул, в котором звучала могучая мощь моря и что-то, напоминающее пение печальной колыбельной, в которой нет слов, только дикий напев, но именно в этом древнем шуме было самое главное. Он сидел на плетеном стуле, не убранном еще из беседки в чулан до следующего лета. В небе мелькали чайки. Их противные голоса доносились, когда мощь шторма ослабевала на несколько мгновений, но потом гул моря вновь заполнял собою пространство. Что видели птицы эти со своей высоты? Кого бесполезно старались оповестить они надорванными, хриплыми голосами?..
– Немедленно иди в дом.
Он слез со стула, пошел по дорожке, между подстриженными кустами, к дверям. Мама, кутаясь в теплый белый платок, пропустила мальчика и захлопнула послушную дверь.
– Ты что, заболеть хочешь?
– Я не заболею, мама, я тепло одет.
– А я не разрешаю сидеть в такой холод на ветру.
– Там не очень холодно.
– Ты меня понял?
– Ее взгляд был холодней ветра за дверью.
– Да.
– Позови отца обедать.
Мальчик побрел по лестнице на второй этаж.
Дом был построен давно, еще отцом его папы, и был очень уютен. Мальчику нравился дом: нравилось то, что он старый; нравился темный чулан позади дома, где хранились всякие тайны и страхи; нравилась высокая черепичная крыша с четырьмя трубами, по которым дождевая вода попадала в потемневшие от времени бочки; нравилось то, что в каждой комнате была невысокая печка, обложенная голубоватой плиткой, и когда становилось холодно, печи топили углем и дровами из поленницы под навесом. Еще ему нравился камин, нравилось смотреть на огонь, который разводили иногда прохладными вечерами. Мальчик любил старый дом - и ему казалось, что дом любит его. За прошедшие годы внешне дом почти совсем не изменился, но внутри все поменялось в нем. Раньше жила здесь большая, веселая семья, позже она становилась меньше и меньше, да и веселья тоже поубавилось. Теперь в доме жили трое, и в каждом оконном стекле, в каждом зеркале чувствовалась глубокая грусть по прошедшему. Но все на свете, кроме человека, не стремится нарушить ход времени, а человеку это никогда не удается.
Отец лежал на кровати одетым и курил. Пепельница стояла рядом, она была полна окурков. Мальчик позвал отца.
– А-а, это ты... В чем дело?
– Мама зовет обедать.
– Вот как, - он даже не двинулся.
– Да, она сказала, чтобы я позвал.
– Ты это сделал.
– Почему ты куришь? Она опять будет ругаться.
– Да, - ответил отец, продолжая глядеть на стену напротив, - у нее этого не отнимешь.
– А зачем ты куришь?
– Не знаю, мне нравится.
– Мне тоже нравится смотреть, когда ты куришь.
Отец повернул к мальчику лицо.
– Но это ничего, правда?
– Да, только мне больше нравится, когда ты куришь трубку.
– Говоришь, трубку?.. Иди поближе, что встал у двери...
– он подвинулся на кровати, уступая сыну место. Мальчик сел рядом. Несмотря на то, что форточка была распахнута, в комнате стоял противный запах выкуренных папирос.
– Когда тебе в школу?
– Еще три дня осталось.
– Хочется, а?
– Нет, не хочется.
– Я тоже не любил школу. Чем сегодня занимался?
– Шторм слушал.
– Ну и как?
– Мама прогнала домой. Говорит, что заболею.
Они помолчали, отец сказал:
– Так всегда бывает.
– Как?
Отец затянулся и пустил дым к потолку, потом затянулся еще, и к потолку поплыли кольца из дыма. Сначала они были маленькие, потом становились больше и больше, пока совсем не пропадали в накуренном воздухе комнаты.
– Скажи - как?
– А так, что когда любишь что-то, другому человеку это кажется блажью, и он старается сделать все, чтобы вытравить это, а потом еще и думает, что сделал полезное дело. Понимаешь?
– Понимаю.
– Ничего ты не понимаешь...
– Нет, понимаю!
– тихо сказал мальчик.
– Если бы люди любили друг друга, все было бы иначе.
Отец посмотрел на него.
– Вот именно. А ты молодец.
– Он достал из-под подушки толстую книгу.
– Знаешь, что это?
– Нет.
– Библия. Хочешь узнать, о чем здесь написано?
– Нам в школе говорили, что там все неправда, и бога нет.
– Много понимают у вас в школе.
Мальчика поразила эта мысль.
– А мама разрешит?
– Мама, мама... конечно, нет! Разве она позволит думать не так, как она. Ну ничего, она не узнает. Ведь ты можешь хранить тайны?
– Да, - ответил мальчик.
– Ну ладно, пойдем есть.
Они вместе спустились вниз. Первым блюдом был фасолевый суп, который так не любил отец. Он остывал в глубоких тарелках, под которые подставлены были большие плоские тарелки. Сели за стол.
– Еще бы дольше ходили...
Мальчик склонился над тарелкой и стал шумно вытягивать губами суп из ложки. Мама повернула к нему строгое лицо:
– Сядь ровно и ешь тихо.
Отец возил ложку взад-вперед в теплом супе.
– Почему ты не ешь?
– Не хочется.
– Ты даже не пробовал.
– Ты знаешь, что я не люблю...
– Ты не любишь все, что я делаю. Ты ничего не любишь!
– Перестань, прошу. Я устал от скандалов.
– Ты от меня устал, вот от чего ты устал. Целый день валяешься на кровати, работу бросил... Ты что, на мои деньги надеешься жить?
– Ну что ты говоришь...
– Я знаю, что говорю.