К истокам слова. Рассказы о науке этимологии

Откупщиков Юрий Владимирович

Таким образом, народная этимология — это не просто набор нелепых и наивных объяснений происхождения различных слов, а сложное явление, которое нередко ставит в затруднительное положение исследователя, занимающегося историей слова. Действие народной этимологии оставило многочисленные следы в языке. Причём эти следы в ряде случаев оказались столь незаметно «замаскированными», что учёные не всегда в состоянии отличить народную этимологию от истинной. Всё это создаёт известные трудности в работе этимологов, заставляет исследователей языка привлекать всё новый и новый материал, позволяющий им проникать в самые сокровенные тайны древнего словотворчества.

Глава двадцать пятая

Этимологические мифы

Речь в заключительной главе нашей книги пойдет не о тех легендах и мифах (без кавычек!), которые возникают на основе народноэтимологических истолкований происхождения слова (сравните мифы и легенды об Афродите, Афине, реке Самаре и т. п.). Не будут

нас здесь интересовать и «мифические» (уже в кавычках), то есть вымышленные этимологии типа выдраот выдратьили аудиенцияот уединиться. Авторы этих «этимологии» не публиковали своих объяснений в этимологических словарях, ограничиваясь тем, что сами «дошли» до якобы истинного значения слова. И если, например, на гербах городов Берлина и Берна изображён медведь (по-немецки В"aг [бер]), то и здесь народная этимология, проникшая в область геральдики, также остаётся ограниченной этой узкой областью.

Иное дело, когда писатели, языковеды и даже авторы этимологических словарей предлагают объяснения, украшая их разного рода «мифами», которые должны у читателя создать впечатление правдоподобности излагаемой этимологии. Ниже приводится несколько примеров с подобного рода этимологическими «мифами».

Как спят слоны?

Как ни странно, вопрос этот имеет самое непосредственное отношение к этимологии слова слон. В памятниках древнерусской письменности (XV век) можно найти басню, согласно которой слонякобы не может сгибать своих колеи, а поэтому егда хощеть спаши, дубљся въслонивъ спить(‘когда хочет спать, спит, прислонившись к дубу’). Именно исходя из этого народноэтимологического сопоставления ( слонот при- слонити) ряд серьёзных, этимологов (например, А. Г. Преображенский) объясняют происхождение русского слова слон. Вокруг этимологии этого слова возник обычный «миф», который и должен подтвердить правильность предлагаемого объяснения. На самом деле, не слово слонбыло образовано от глагола прислонити, на основании поверья о том, что слоны будто бы спят, не сгибая ног, а, наоборот, само это поверье возникло как результат народноэтимологического сопоставления слов слони (при)слонить.

Наше слово слон, как мы уже знаем, по-видимому, явилось результатом переосмысления в процессе заимствования из тюркского aslan[асл'aн] ‘лев’. Подобные переосмысления названий животных, известных лишь понаслышке, встречаются в языке не так уж редко (выше мы сталкивались с примером, где ‘слон’ превратился в ‘верблюда’).

Носили ли плуг через брод?

В латинском языке существовали две группы слов, сходных по своему звучанию: 1) porta[п'oрта] ‘ворота’, portus[п'oртус] ‘гавань’ (как бы ‘морские ворота города’) и 2) portare[порт'a:ре] ‘носить’. Латинское слово portusчерез французское посредство проникло к нам в виде существительного порт, а корень глагола portare‘носить, переносить, перевозить’ мы находим в русских словах импорт‘ввоз’, экспорт‘вывоз’, транспорт(буквально: ‘перевоз’) и т. д.

Ешё в ХIХ веке учёные пытались как-то этимологически связать между собой сходные слова porta‘ворота’ и portare‘носить’. И ими было найдено остроумное решение этого вопроса, опирающееся, казалось бы, на исторические факты. Автору «Этимологического словаря русского языка» Г. П. Цыганенко (Киев, 1970) это решение показалось столь убедительным, что она включила его в свой словарь:

«Латинские слова porta‘ворота’ и portus‘гавань’ образованы от глагола portare‘носить, переносить’. Этимологически связь между понятиями ‘носить’ (portare) и ‘ворота, гавань’ (porta, portus)объясняется исторически следующим образом: у древних римлян был обычай при основании города вначале опахивать его, то есть плугом бороздить черту, по которой должна была проходить городская стена. В тех местах, где следовало ставить ворота, плуг проносили на руках. Отсюда portaбуквально ‘место, где носят (плуг)’, затем — ‘место для входа — выхода и т. п.’» (стр. 360–361).

Самое интересное здесь то, что такой обычай у древних римлян действительно существовал. И всё же приведённое объяснение — всего лишь вымысел на уровне народной этимологии. Из чего это видно? Прежде всего, у латинских слов portaи portus(с исходным значением ‘проход, вход’) имеются надёжные индоевропейские соответствия: немецк. Furt[фурт], английск. ford[фо: д] ‘брод’ [130] , буквально ‘проход (через реку)’. В исландском языке соответствующее слово, как и латинское portus, означает ‘гавань’ (оно проникло в русский язык в форме фиорд). Как же во всех этих случаях быть с ношением плуга (через брод!)? Ясно, что перед нами — слово более древнее, чем приведённый римский обычай.

130

Сравните названия городов Франкфурт(‘брод, переправа франков’) и Оксфорд(‘бычий брод’ — от английск. ox [окс] ‘бык’).

Наконец, общее значение ‘проход’ мы находим у древнегреческого слова poros[п'oрос] ‘переправа’, ‘пролив’, ‘путь’ [131] , которое не могло быть образовано ни от portare, ни от подобного ему греческого глагола, ибо у него нет суффикса — t– и оно отражает более древнюю словообразовательную модель, чем латинский глагол. Кстати, следует также отметить, что греческое porosв значении ‘проход, отверстие (в коже)’ через западноевропейские языки попало и в русский язык: пора, поры‘отверстия потовых желёз на поверхности кожи’. Здесь, видимо, также ссылка на плуг едва ли была бы уместной.

131

Полной аналогией английскому Оксфорду, по-видимому, может служить греческий Босфор (от греч. Bosporus[б'oспорос] ‘бычий брод’).

Пример этот показывает, что самый красивый этимологический «миф», опирающийся, казалось бы, на твёрдо установленные исторические факты, рассыпается как карточный домик при серьёзной проверке с помощью лингвистического сравнительно-исторического метода.

О бабе-яге и о ерунде

Можно было бы написать объёмистую книгу с самыми различными этимологиями, которые были предложены писателями разных стран и эпох, начиная от Гомера и кончая нашими днями. Но поскольку Гомер ничего не писал об этимологии русских слов, ограничимся примерами из несколько более позднего времени.

В. Берестов в своих воспоминаниях рассказывает, что С. Я. Маршак живо интересовался вопросами этимологии. Вот одна из его этимологий-экспромтов:

« Баба-яга — это, быть может, татарское «бабай-ага» (старый дядя). Так на Руси во времена Батыя пугали детей: Спи, а то бабай-ага возьмёт» [132]

Следует подчеркнуть, что С. Я. Маршак предлагал свою этимологию в осторожной форме («быть может»), сообщал её в дружеской беседе (а не в печати), не навязывая своего предположения собеседникам. К сожалению, как ни остроумно объяснение С. Я. Маршака, перед нами — обычный этимологический «миф». Слово ягаи его этимологические «родственники» широко представлены в западнославянских языках. Следовательно, появилось наше слово задолго до Батыя.

132

В. Берестов. Встречи с Маршаком. «Юность», 1966, № 6, стр. 83.

В других случаях писатели более категоричны в своих суждениях. Так, например, А. М. Арго в интересной статье «Немного текстологии» («Наука и жизнь», 1968, № 6, стр.120–122) слишком уверенно пишет о происхождении слова ерунда:

«Слово ерундапо линии наименьшего сопротивления иные производят от латинских грамматических форм: герундийи герундив.

Корень на самом деле другой.

Когда при Петре Первом в Россию прибыли первые судостроители, то объяснялись они преимущественно по-немецки.

Сопровождая свои слова усиленной жестикуляцией, они показывали устройство мачт, их установку и назначение и при этом приговаривали ‘hier und da’, что по-немецки значит ‘туда-сюда’; в русском произношении это превратилось в ‘ерунду’, которая означает нечто малопонятное и ненужное».