К критике политической экономии знака
Шрифт:
Следовательно, не имеет никакого смысла констатировать, что такой-то класс питает пристрастие к средневековью, такой-то – к промышленной рустике, такой-то – к аутентичной деревенской мебели XVIII века, для того, чтобы описать социальную стратификацию в категориях вкуса: все эти различия не отражают ничего, кроме культурных ограничений и законов рынка. На каждом уровне важно выявить специфическую социальную претензию, которая выражается вкусом к старинному: от какого класса мы пытаемся отличиться им? Какая социальная позиция получает санкцию? К какому классу или классовой модели мы стремимся? Необходимо схватывать саму культурную логику мобильности, не ограничиваясь описательными отношениями, которые всего лишь
19
Только крестьяне – пока еще – противятся барокко старинного, поскольку стремятся отбросить знаки прошлого и перейти к современному серийному функциональному предмету; точно так же как и рабочие, которые все еще не затронуты культурной мобильностью и не имеют статуса, требующего защиты или легитимации. О «старинном» см.: Бодрийяр Ж. Система вещей. Указ. соч.
Блестящее и лакированное
Другие аспекты на уровне среды также подтверждают этот культурный компромисс класса. Это поистине триумф упаковывания, обертывания всего подряд всемогущей пуританской моралью, триумф ритуальной гигиены. Это триумф блестящего, полированного, накладного, навощенного, натертого, лакированного, лощеного, остекленного, затянутого пластиком. Целая этика защиты, заботы, чистоты, совмещающаяся с дисциплинарным ритуалом заключения в рамку, о котором речь уже шла (концентрические круги собственности: ставни, занавеси, двойные занавеси; панели, плинтусы, обои; скатерти, маленькие скатерти для отдельных предметов, покрывала, бювары и т. д.). К тому же самому порядку относится симметричное расположение, когда вещи удваиваются, чтобы отражать самих себя – это все та же избыточность. Предмет существует в буквальном смысле этого слова лишь постольку, поскольку он повторяется в самом себе и поскольку мы можем прочесть в этом зеркальном удвоении фундаментальное уравнение, являющееся уравнением собственности: А есть А. Экономический принцип, санкционированный символическим присвоением (стекла и зеркала): такова «(мелко)буржуазная» формальная логика среды [20] . Это формальное упорядочивание имеет, естественно, идеологическое значение: будучи евклидовой, аристотелевской логикой, оно стремится заклясть социальное становление определенным порядком, уничтожить противоречия в тавтологическом ритуале.
20
По своим принципам «дискретности» (объекты представляются индивидными, особыми единствами, различенными по их функции и форме) и избыточности эта тенденция прямо противоположна «современным» принципам организации среды: текучести, многофункциональности, комбинаторике и подвижной интеграции элементов.
Симметрия (вместе с гигиеной и моральностью) является тем «стихийным» представлением культуры, которое есть у средних классов. Игра с асимметрией лишь укрепляет это представление.
Моральный фантазм домашнего хозяйства
С такой точки зрения, все полированное, блестящее (так же как и заключенное в рамку, симметричное) оказывается возвеличиванием «тривиальной» культурной модели, которая является не моделью красоты и украшения, а моральной моделью чистоты и правильности. Предметы в такой системе оказываются точными подобиями детей, которым сперва надо привить хорошие манеры, которых нужно сделать «культурными», подчиняя их формальным императивам учтивости. Итак, речь все еще идет о классовом компромиссе: наваждение
21
Показной моральности (англ.). – Прим. перев.
Этот культурный статус предмета входит в прямое противоречие с его практическим статусом. Сознание домашней хозяйки всеми способами стремится это противоречие обойти: «Лакированный предмет красивее, он дольше служит», доходя в пределе до парадокса:
«За предметом, покрытым пластиком или лакированным, легче ухаживать, он требует меньше усилий», тогда как в действительности вся эта внимательность и озабоченность требует усилий, ведь из-за нее предметы становятся более хрупкими, а их использование усложняется. На самом деле, домашняя работа лишь косвенно преследует практическую цель (сделать предметы готовыми к использованию), оказываясь действием совершенного иного, то есть символического, порядка, который подчас полностью заслоняет практическое применение (серебренные столовые приборы, которые постоянно натирают, никогда не используя в сервировке). И если колоссальная работа женщин (с детьми и предметами) не учитывается в общенациональных отчетах, то причина заключается не только в том, что последние слишком абстрактны, чтобы описывать что-нибудь отличное от формальной социальной рентабельности, но и в том, что эта работа по своей интенции и в своей сущности относится не к экономическому, а к символическому и статусному исчислению, законы которого диктуются конфигурацией классовых социальных отношений [22] .
22
Существенным социальным критерием является использование в домашней работе прислуги (служанки, уборщицы, домашнего персонала и т. д.). Иметь прислугу – это значит уже выйти из среднего класса.
По ту сторону этики успеха, которую мы только что проанализировали, в такой ожесточенной заботливости присутствует подлинная патетика: в противоположность конкретному обращению с предметами, которое всегда ограничено (их функциями), эта заботливость не имеет пределов – она кормит и пожирает саму себя в соответствии с движением несчастного сознания. В своем стремящемся к совершенству формализме она уподобляется искусству ради искусства, и причина как раз в том, что она не является ни настоящим трудом, ни настоящей культурой. Это надбавка знаков культурности, отрезанных от своей культурной целесообразности, то есть риторика. Риторика домашнего спасения, а не рациональная домашняя экономика. Празднующая триумф и страдающая. Неизменная в своих убеждениях и своем ритуале и отчужденная в самом своем смысле. Такова настоящая культура повседневности.
Конец ознакомительного фрагмента.