К несчастью, только ты
Шрифт:
Ванечка швырнул кулон в контейнерник, мгновенно затем буханки - две ли, три ли?
– он не помнил. Тут только глянул он в проем.
Девочка стояла вплотную к барьеру и махала им рукой.
Экран дрожал. Волнистые полосы пробегали по нему, растягивая, сминая изображение.
Экран неуклонно, неотвратимо темнел.
– Ско-ре-е! ..
Щелчок. Золотой Ванечкин шар упал ему в ладони, точно ощетиненный миллионами тонких игл.
Смоляна протянула было к нему сцепленные. замком руки, пытаясь вывернуть, подставить под шар ладонь той руки, в запястье которой она вцепилась, и заплакала бессильно.
– Не могу,
– Я сам!-Глаголев с шаром шагнул к тускнеющему экрану.
– Нет!
– прохрипела она.
– Ва-неч-ка! ..
Он не оглянулся. Руки его лизало, глодало зеленое пламя проема, этого, как его... темпорального барьера. На миг в глазах потемнело от боли, и вдруг боль пропала. Он впихнул свой золотой шар в стремительно тускнеющий проем и, разжав ладони там, на той стороне, рванул руки назад. Чувство было такое, словно вырвал он их из стены. Из этой стены с грязными клочками обоев - цветочки в вазочках, - на которых отчетливо отпечатались две бесформенные кляксы засохшей крови.
На руки свои Глаголев взглянуть боялся.
Смоляны в комнате не было. Как она там?
"Ва-неч-ка! .." - вспомнился ему последний ее крик, и, съехав спиною по стене, он заплакал в изнеможении и тоске, всхлипывая, качая опущенной головой. Потом он посмотрел на свои руки - на свои огарки без ногтей и без кожи, черные до середины предплечий...
Слез уже не было. Он посмотрел на рюкзак, на буханку, лежащую на полу, до которой можно было дотянуться ногой. Дотянулся, и подвинул ее к себе, и локтями поднял и поставил в колени. И так, сидя на полу, принялся откусывать от этой буханки. Он откусывал, вскидывал голову и жевал, и глотал с закрытыми глазами, и опять наклонялся, и наклонялся все ниже, доедая этот хлеб до конца.
И он думал, что потому он хочет есть и может есть сейчас, что последний шар, последний хлеб все-таки попал в руки той девочки, того блокадного ребенка в шали и валенках.
И еще потому он может есть, что не погибла Смоляна - объективный сборщик фактов, историк из будущего, отдававшая жизнь за "их подробности". А если это так, то бог с ними, с руками, с экспедициями, со всем тем, что ждет его теперь.
Все это со мной было, думал он, были Смоляна и Конта-девушки из грядущего. Если они такие, то и грядущее, должно быть, достойное, хоть он и не удосужился узнать о нем подробнее. Все это было с ним вот здесь, в этой капремонтовской берлоге, в этой норе. И доказательством тому-его черные руки. Его руки и эта невероятная, небывалая усталость, чугуном заливающая мозг.
Глаголев продвинулся по полу и боком, оберегая руки, лег: щекою на теплые спецовки богинь.
Глаголев проснулся и сел, мгновенно осознав, где он и что с ним случилось. В комнате было холодно и темно. Наверно, лампочка перегорела, пока он спал. Чуть брезжил контур окна. Было, оказывается, окно в этой норе.
Надо было уходить. Куда же теперь? К Вере?
Он отверг этот вариант. К супругам Маркиным, звонившим и звавшим? К Володьке? На пароход? Главное было - уйти отсюда.
Он встал, накинул на плечи спецовку, в тусклом свете окна определил дверной проем и осторожно, держась рукою за стену, спустился по ступенькам.
И тут он вдруг понял, что руки его действуют! Что он ощущает и ткань материи, и дерево косяка, и штукатурку стены. Действуют! Обе!
И почти не болят! Он оперся ладонями о
Он вышел из переулка, поеживаясь под накинутой на плечи спецовкой, прибавляя шаг, чтобы согреться. Была глубокая ночь, и звук его шагов далеко слышался на пустынных улицах.
Он держал путь к Охтинскому мосту. Он шел к Вере.
Она открыла ему дверь и заплакала - впервые за все время их знакомства, их дружбы.
– Ваня,-сказала она, всхлипывая,-ну что ты со мной делаешь, Ванечка? Ну что она мытарит тебя, будь она проклята! Ну, тяжело тебе, худо тебе. . . Но позвонить, только предупредить меня.. . Ведь такая малость требуется, Ваня.
– Прости, - сказал Глаголев, - прости, Вера. Никак не мог позвонить тебе, малыш. Я был тут днем, - сказал он, оглядываясь.
– Был, - кивнула она.
– Верочка,- сказал Глаголев, - я тут грабанул тебя подчистую.
– Ладно!
– усмехнулась она.
– Грабитель. Снимай свою хламиду..
– Нет, не ладно, - начал было Глаголев и умолк, потому что она вскрикнула, отпрянув.
Глаголев поглядел на свои руки.
– А-а... Это действительно страшновато.И тут же зажмурился от брызнувшего в глаза света: Вера крутнула выключатель люстры.
– Тебе больно? Больно, Ванечка? Или нет? Это же-хлебные руки?! Да?
Иван снова глянул на свои руки. Они были темно-коричневыми, шершаво-глянцевыми, как хлебная корка. Странные, незнакомые руки, к которым еще придется привыкать.
– Это темпоральный барьер, - сказал он.
– Я попробую тебе объяснить...
– Моя мама, - спокойно проговорила Вера,-моя мама мечтала быть художницей. С самого раннего детства. Я ведь тебе рассказывала про маму, Иван?
Глаголев кивнул.
– Про то, как она ходила во Дворец пионеров, как хранила в блокаду краски? Она мечтала стать художницей... И у нее был настоящий талант, Иван, настоящий талант, хоть она и проработала всю жизнь лаборанткой в этом своем институте. . . Никто не знал о ней этого главного, даже отец, хоть он когда-то и очень ее любил. Сейчас ты поймешь, какой художницей была моя мама. Иди на кухню, милый, подожди меня, Я сейчас покажу тебе один ее рисунок.
Она легонько подтолкнула Ивана в плечо, и тот молча и послушно побрел на кухню, где обычно спал, где для него и сегодня была расстелена раскладушка.
Он опустился на стул, упрятав меж колен свои "хлебные руки", и стал ждать Веру.
Она же в комнате, раскрыв дверцы старинного, довоенного еще книжного шкафа, опустилась на колени, выгребая с нижней полки какие-то папки, старые журналы, газеты.
"Я нашла его, мама, - про себя шептала она, и медленные слезы ползли по ее щекам.-Я нашла его, мамочка. Я нашла те самые "Хлебные Руки", того человека из. твоей блокадной сказки. Из твоей сказки-были о человеке с хлебными руками и прекрасных феях с золотыми шарами. Ты приучила меня верить, что это было, было с тобой в январе сорок второго, что тебя спасли от смерти те феи и тот человек с хлебными руками. Ты приучила меня верить, и я нашла его. . . Какое счастье, мамочка, что им оказался он. .."