К неведомым берегам
Шрифт:
Составление рекрутских списков в 1770 году нарушило спокойное течение жизни молодого Шелихова: он был вызвал в Рыльск для жеребьевки.
Не повезло — выпала на долю бессрочная солдатчина…
— Сломаешь жизнь-то, — говорил старый Шелихов, невольно любуясь силой и статной фигурой сына и в душе признавая, что рослый красивый детина так и просится на коня.
— Генералом стану, отец, — смеялся Гриша.
— Не греши и не шути, — вмешалась мать. — Не дворянин, чай. Дворянам, что уже в пеленках полками командуют, и то ноне служба нелегкая. А на несчастье в гвардию запишут — сопьешься. А еще хуже — собьют с пути истинного. Лучше подайся куды-нибудь да выходи в купцы. Солдат-то и без тебя в том же Рыльске полно.
Вернулся Гриша в Курск попрощаться.
— Откупиться нельзя? — деловито осведомился прижимистый Голиков, хотя ему хорошо было известно, что это делается простым представлением «охотника» — за деньги.
— Вот что, — внушительно и твердо сказал старик, — сегодня же подашься на Урал к Никите Никитовичу — он сейчас там. Напишу письмо — укроет. И научит, как там дальше…
С тяжелым сердцем отправлялся Гриша в путь. То, что старик не захотел выкупить нужного ему человека, больно ударило по самолюбию. Проявленная Голиковым скаредность была тем более обидна, что «охотники» шли за две, много за три сотни.
«Скряга», — подумал он и решил ни о чем больше не просить купца и никакого дела с ним не иметь.
Никиту Никитовича на заводах Гриша не застал, но зато свел знакомство с несколькими молодыми, как и он, людьми. Недавние знакомцы устремлялись дальше — в Сибирь. Они охотно отвечали на вопрос: «Куда подаетесь?» — но уклончиво бурчали, как только их неуместно спрашивали: «Зачем?» «Так, отвечали, — просто белый свет посмотреть».
До Иркутска добрался Шелихов уже один, растерявши спутников по дороге. Из Иркутска, по совету людей бывалых, направился в Кяхту попытать счастья в торговле с Китаем.
Накопленные в Курске деньги быстро таяли, но Григорий Иванович не унывал: он был уверен, что легко нащупает верные для заработка тропочки. Ничего не сулила хорошего в Кяхте поставленная торговля чаями — тут на посредничестве не разживешься, прибыльнее была мануфактура: сукна российские, даба китайская. Но самым выгодным оказалось пополнять недостающую в ассортименте пушнину: сплошь да рядом привозили исключительно добротные шкурки, но не в «ассортименте», а из-за этого скупщики требовали большой скидки. Особенно же часто это случалось из-за недостачи обыкновенной белки — она должна была составлять примерно четверть партии шкурок.
Это обстоятельство побудило Григория Ивановича заняться скупкой на севере беличьей шкурки, годной к обмену на охотничьи припасы.
Постоянные разъезды, выносливость и личное знакомство с охотниками уже в три года поставили молодого Шелихова на ноги. А природное любопытство, страсть посмотреть на все собственными глазами закинула его в развивающийся Охотск и на Камчатку: в Нижнекамчатск, Петропавловск, Большерецк, где частенько околачивались прибывавшие с котиковых промыслов люди, производился дележ привезенной ими добычи и совершались выгодные для скупщиков сделки.
Через несколько лет Григорий Иванович Шелихов на иркутском и более обширном сибирском и даже бескрайнем восточном горизонте становится заметной величиной: он связан со всеми крупными купцами, ведущими торговлю пушниной. Завелись у него кое-какие деньжата, женился… Про жену говорили: бесприданница, но красавица. За красоту и взял.
— Наплачется, — толковали про мужа скептики. — У нас в Сибири, почитай, одни мужики живут — на тридцать одна девка… Скоро собьется с пути. Долго ль до греха!
— Да она его, почитай, и не видит, разве в пасху да в рожество.
— Думаешь, лучше, если не одна, а кругом народ, — в городе?.. Еще хуже.
Жили Шелиховы в Охотске. Видели, как уходили надолго в море корабли, как неожиданно возвращались с несметными богатствами… А то и гибли.
— Хочу и я рискнуть, Наталья Алексеевна, — сказал как-то Григорий Иванович жене. — Купца Алина знаешь?
— Луку Петровича? Лысого? Знаю.
— Ну вот, с ним… Решил снарядить кораблик на острова.
— В доле с ним?
— Само собой, в доле. Однако на свои…
— А сорвешься?
— Сорвусь, опять начнем копить… Как думаешь?
Наталья кинулась на шею мужу:
— Умница!.. А то все «коплю» да «боязно»!
— Приглядываюсь, Наташа. Ведь и правда боязно.
— Так можно всю жизнь в щелку проглядеть. Трапезниковы, Пановы, Алин, Шилов разбогатели? А ты — «боязно»! Волков бояться — в лес не ходить…
И наличные деньги уплыли. Не прошло и двух месяцев, как письмо из Иркутска — от Голикова. Опять Григорий Иванович советуется с женой:
— Слушай, Наташа… Пишет, что взял с торгов питейный откуп в губернии Иркутской. Дознался, что я с Алиным снаряжаю кораблик на Алеутские острова. Вот и он хочет попытать счастья, предлагает вместе строить корабль.
— Что же ответишь этой свинье?
— Свинья-то свинья, а отвечу: согласен…
И начались у Григория Ивановича большие дела — с Алиным, с Лебедевым-Ласточкиным, с Пановыми, с Голиковым, с Кознугиным… Каждый год уходят в далекое плавание купеческие суденышки: в 1776 году «Св. Павел» — из Нижнекамчатска, в 1777-м — «Св. Варфоломей», «Варнава» — из того же Нижнекамчатска и «Св. Андрей Первозванный» — из Петропавловска, в 1778-м «Св. Николай» — из Большерецка, в 1779-м «Св. Иоанн Предтеча» — из Петропавловской гавани…
А ходит Григорий Иванович мрачнее тучи. Мечется из конца в конец по всему краю, на Ураке, под Охотском, строит корабль, в Якутии скупает меха, какие только попадутся, на иркутском севере гоняется за белкой, в Кяхте посредничает и в мануфактуре и в пушном торге… Заработки большие, а уплывают сквозь пальцы. В долгу, как в шелку… Озабочен, отощал. Лихорадочно, неспокойно горят глаза. Сила, однако, не угасает…
— Подумай, Наташа, четыре года! Шесть кораблей туда, в море, и ни одного — обратно… Не знаю, что делать, как изворачиваться дальше.