Шрифт:
I
Сайомoн снова заснул под утро. За своим столом, в жёлтой ауре свечи, обложенный со всех сторон бумагами с рисунками, показаниями и картами городских локаций. Он спал беспокойно, постоянно вздрагивал, просыпался, оглядывал комнату и с усилием закрывал глаза снова. Сидеть за столом до утра не было необходимостью, но его тревожные дни неизменно перетекали в бессонные ночи. Последние пару недель его тяготила вина честолюбца, вина за все человеческие грехи, при которой так удобно избегать ответственности за неисполнение прямых обязанностей. В этом случае легко и в какой-то мере приятно вести такой мученический образ жизни: жаловаться на недосып, головную боль и непонимание окружающих; жаловаться, что будь на его месте кто угодно другой, он бы сошёл с ума или наложил на себя руки. Это жалкое кокетство, потому что никто не мог быть на его месте, потому
Кабинет главы стражи, очень просторный, а поэтому это ещё совещательная комната и апартаменты, находился в башне библиотеки. Сайомон позаимствовал его у вердамских астрономов, после их отбытия в Аскедалу, – или до их отбытия? И не потому ли они отбыли, что их выгнали из башни? Какая теперь разница, всё без толку. Ничто не помогало в расследовании: ни конспирация, ни позаимствованная учёность обстановки. А между тем это было самым важным расследованием в истории Вердамы, по крайней мере, для Сайомона. Хравн Висельник надругался и убил эту, как бишь её имя, – неважно – дочь кузнеца Холлдора! Холлбьёрна? Хиллбрандта? – без разницы, главное, что его нужно найти и свершить процедуру: изловить, предъявить обвинения и казнить, но ни в коем случае не через повешение, так как ему выдумали прозвище «Висельник» и теперь нужно использовать другой, нетрадиционный, менее удобный, более кровавый, неприятный, неправильный вид казни. Очень важно, чтобы казнь состоялась, чтобы собралось как можно больше народу и чтобы люди видели торжество закона! Сайомон представлял, как будет выступать перед публикой и строгим голосом, сухо и по делу донесёт до неё эти мысли: «торжество моего закона!» Они, эти навязчивые мысли ворошили его усталое сознание и сон его вновь становился лихорадочным: «изловить», «предъявить», «казнить». Излоить, преъяить, знить…
Свеча догорела и дымилась чёрным крючком, посреди застывшей восковой кляксы, замуровавшей бронзовый подсвечник. Чернота ночи уступала серости утра. Предрассветная тишина. На винтовой лестнице раздались тяжёлые шаги четырёх пар. Сайомон их, конечно же, услышал, но притворился глубоко спящим, чтобы в нелишний раз поставить подчинённых в неловкое положение: если станут шуметь и разбудят его сразу, то это никакого уважения к начальству и такое надо пресекать, а если станут слишком уж мяться и робеть, то какие тогда из них дознаватели и такое точно надо будет пересекать.
Дознаватели поднялись и не проявили никакого уважения:
– Принц Сайомон! – гаркнул первый дознаватель, Ладвик, как только голова его показалась из лестничного колодца и он увидел сидящего за столом Главу.
Глава обиделся на неучтивость и с первого раза не проснулся.
– Принц Сайомон! – гаркнул другой дознаватель, Петер, как только Ладвик вошёл в кабинет и дал ему дорогу, – принц Сайомон, мы его нашли!
– Что?! – вскочил Сайомон, позабыв все обиды, – где?!
В этот момент за дознавателями поднялись двое стражников в кожаных бронированных жилетах и тёплых стёганках, с красными от ночного хоть и летнего холода носами и сиротскими выражениями на лицах.
Шумно, на весь переулок гремя снаряжением, пятеро взобрались на повозку, запряжённую клячей и та, рокоча по брусчатке копытами и колёсами, покатила на восточную окраину Вердамы.
Сайомон кричал и стучал по столу, когда услышал доклад патрульных: «он в канаве, близ таверны «Креплёное вино», возле замка Данте Аетелмаера», и теперь, придя в себя в повозке, он молча рассматривал соломинки в навозе, приставшем к подмётке и успокаивал сам себя: «это всe я виноват, но что я мог сделать, я всего лишь человек?»
Вскоре они подъехали к канаве на обочине дороги с развилкой, где одно ответвление уходило в лес к замку, а другое поворачивало к таверне и дальше шло к горному кряжу «Сражённый Великан», названному так, потому что издалека, при должном усилии воображения можно было увидеть каменного великана, лежащего навзничь, проткнутого копьём. Однако были и другие, более прозаичные причины происхождения такого названия…
– О нет! Он весь в крови! – взмолился Сайомон, – Ладвик, Петер, почему вы такие бесполезные!
Он спустился в канаву и подобранным прутиком освободил от лоскутьев одежды раны на груди Висельника. Это были рваные всполохи,
– Рёбра рассёк…
Он бросил прут, вылез из канавы, опёрся на повозку, закрыл глаза и замолчал, как бы уснул. Стражники и дознаватели смирно стояли в ожидании. Для них всё было очевидно, нечего и обсуждать, и задавать глупых вопросов. Они были в курсе конфликта Сайомона с Аетелмаерами и быстро сложили одно с другим: Аетелмаеры нашли Висельника благодаря своим связям, затем натравили на него своего Демона и потом демонстративно оставили тело близ своих владений. Это происходит не впервые, но этот укол по самолюбию получился особенно острым. Сайомон бросил им вызов на последнем королевском совете, торжественно объявив, что займётся берсерками и суккубами, что обязательно найдёт Триворота и Демона и прижмёт наконец Культ Крови к ногтю, но как только поймает Висельника, потому что граждане Вердамы требуют немедленной справедливости от главы стражи. Аетелмаеры ответили, что Сайомон итак прекрасно справляется со своими обязанностями главы, разбираясь с реальными преступлениями, поэтому нет необходимости придумывать ещё и мифические. Некоторые из членов совета посмели посмеяться, в том числе и король и тем самым подняли ставки. Они оскорбили его труд и теперь он должен ответить. Теперь разрешение на зачистку кряжа, затем на контроль над заведениями, а затем и над всем городом, реально было получить взамен на поимку беглого насильника и убийцы. Разыгрывалась хорошая партия, когда они загнали себя в ловушку неучтивости. Дело было за малым – выказать профессионализм. «Висельник» – тонкая ниточка, на которой держалась репутация дознавателей стражи, но которая теперь оборвалась и лежала изорванная в канаве.
Сайомон пришёл в себя, оглянулся, головная боль от недосыпа немного стихла, его обдало влажным утренним ветром. Свежесть утра и четверо подхалимов, хлопающих глазами, дали ему подсказку: нельзя унывать, нужно использовать то, что есть на руках.
– Замотайте его во что-нибудь и отвезите в библиотеку, в подвал. Он понадобится мне сегодня вечером, – распорядился Сайомон и снова превратился в рассеянность.
– А что нам делать, ваше сиятельство? – робко проговорил один из патрульных.
– Уже утро, отправляйтесь домой отдыхать; вы единственные, кто сегодня хорошо поработал.
Конец недели, время очередного собрания совета при короле. Как же умело Аетелмаеры действуют. Готов поспорить, они нашли Висельника давно, но придержали его как раз к сегодняшнему дню. Теперь это точно моя последняя возможность себя проявить.
Совет состоял из десяти человек, но один участник не появлялся уже год и ему всё никак не могут найти замену. Совет по именам и званиям: Вайартер – камерарий короля Фоирчерна, с видами на то же звание при короле следующем, кем бы он ни оказался, главный реформатор Вердамы; двое близнецов Данте Аетелмаер – оба графы-казначеи, получили титулы при короле Фоирчерне за заслуги перед городом и за экстраординарные способности к зарабатыванию денег; двое принцев: Сайомон, – глава стражи и Юфранор, – дознаватель в королевском сыске, наркоман, блудник, лучший фехтовальщик в городе, ему как раз и ищут замену; баронесса Сванхильдар и барон Вермандер – оба, как очевидно бароны и землевладельцы, занявшие на двоих почти все обрабатываемые земли в окрестностях; Джоанна Амласи – настоятельница госпиталя; «Кроха» Палл – управляющий портом, в прошлом кормчий; и десятый сам король Фоирчерн.
Зал для королевского совета находился в замке, был просторным, обставлен трофеями и свободным для посещения в любое время, кроме того, в которое заседал совет. Свобода передвижения по замку для подданных была символичной и ограниченной, но по уверениям Вайартера, свобода перемещения подданных нужна правителю, она повышает их лояльность к нему. Вот заканчивается очередной день, когда под наблюдением королевской гвардии, простые люди могут гулять по залам замка, любоваться живописью, фресками и скульптурами; вот наступает вечер, вежливые гвардейцы просят людей покинуть замок пораньше, – сегодня заседание совета, – и люди, довольные ласковым обращением и под впечатлением от торжества момента, расходятся по домам, к мирскому труду, к своей жизни, но теперь у них есть опыт прикосновения к сакральному и в такой жизни теперь больше смысла. Больше любви. Лояльность – это валюта, не подверженная инфляции, легко конвертируемая в пушечное мясо и в налоговый сбор. Вайартер разумеется считал, что он как всегда прав, – свобода перемещения подданных нужна правителю.