К судьбе лицом
Шрифт:
Потому что знает, что я не воспользуюсь двузубцем. Потому что освобожденный Зевс может задаться вопросом: если не молнии и не трезубец Посейдона раскололи его цепи – что тогда?
А мне бы не хотелось заполучить Зевса во внезапные должники. У брата ведь свои способы расплачиваться с теми, кто оказал ему услугу. Кого чем одарит: то Прометея адамантовыми клиньями, то Эпиметея – женой-Пандорой, то Ату – долгим полетом с Олимпа…
– Тебе лучше сделать это самой, сестра. Отомкни его цепи. Разбуди его. Ты не знала об этом заговоре. Едва только заподозрила – побежала
– И закатит в мою честь пир, где обзаведется новыми любовницами! А ночью после пира понаделает им детей, которых провозгласит великими героями и царями Эллады!
Она встала с кровати – слишком просторное одеяние сползло, обнажая одну из грудей. Раскинула руки, улыбаясь мне в лицо и всем своим видом заявляя: нет! Он останется скованным! Он останется скованным даже если ты освободишь его – потому что он спит и молний при нем нет! Слышишь, да?! Это шаги его брата и его сына-ублюдка – далеко, за несколько коридоров, но ведь мы же с тобой боги и можем их слышать?! Скоро они будут здесь, чтобы отправить моего неверного мужа в Тартар… и что ты сделаешь тогда, подземный брат?!
– Что сделаешь? – повторили искусанные, улыбающиеся губы. – Будешь сражаться с ними? За него? Ты проиграл. Возвращайся в свои подземелья и жди, когда придет твой черед полететь в Тартар.
Она дрогнула, когда я поднялся, шагнул вперед – и оказался рядом. Чуть повернула голову, будто подставляя щеку под удар, в глазах мелькнул разгневанный Зевс, раскаленная ладонь, с размаху ударяющая по лицу…
– В глаза, – тихо приказал я, и она подняла голову, чтобы наши взгляды встретились, – ты еще не поняла, сестрица? Я не стану сидеть и дожидаться своей очереди. Хотите спровадить Громовержца в Тартар? Окажи мне эту услугу, сестра. Освободи мне трон.
Она приоткрыла губы, побелела, попятилась, наткнулась на ложе и опять оказалась сидящей рядом с мужем. Я присел на корточки, чтобы наши лица оказались на одном уровне.
Моему ласковому шепоту могли позавидовать волны Амелета.
– Потому что если вы не оставите мне выбора… Ты думаешь, я буду бороться с Посейдоном? Ждать стрел Аполлона, сестра? Ожидать, пока меня закуют во сне? Ты забыла, кто я. Я не стану сражаться. Я вгоню двузубец в спину одному и меч в глотку второму, пользуясь невидимостью, – слегка приподнял шлем, чтобы Гера могла на него полюбоваться. – Им – и кому потребуется. Потом займу место, которое мое по праву. Такого будущего ты хочешь для Олимпа?
Высшая ложь – когда в нее веришь ты сам, говорила Ата, и я верил. Я мог бы с упоением расписать Гере, какие порядки наведу на Олимпе после своего воцарения, кого запишу в новую свиту, а кого сошлю в подземный мир, какие законы установлю, а какие истреблю… Описать шествие чудовищ по земле, новый век – черный с алым, под стать новому Владыке Небес, новую Дюжину…
Мог бы даже вслух поразмышлять об участи самой Геры – но этого не потребовалось.
Наверное, то, что она додумала, посмотрев мне в глаза, было страшнее всего, что смог бы вообразить себе я. При всей моей фантазии.
Шаги двух других заговорщиков звучали уже в соседнем коридоре. Я распрямился, косо взглянул на золотую сеть. Потом на бледную, дрожащую Геру – царица богов, сидела б ты за прялкой, а не заговоры продумывала!
– Ключ. Отомкни его оковы.
Вот теперь она и впрямь испугалась: из горла полетело приглушенное рыдание.
– Что?!
– У Посейдона… ключ… у Посейдона…
– Ключ – и молнии?! Ну!
Она кивнула, захлебываясь, глядя дико, загнанно… смотрела – старухой, раздетой на потеху толпе солдат.
Шаги перестукивались по коридору осторожно – заговорщики идут, не кто-нибудь. Впрочем, Жеребца все равно слышно.
– Молись, сестра, – пробормотал я, натягивая шлем на голову за миг до того, как дверь открылась.
Первый втиснулся Посейдон: на голове – венец, белый царственный хитон – в пол, гиматий бирюзовой приливной волной лежит на плечах. Братец, ты, никак, сразу на трон собрался в таком-то наряде?
– Лежит, надо же, – пробормотал под нос. – Там уже все готово. Пора, сестра.
Аполлон за плечами Владыки Морей сперва казался почти неразличимым, но почти сразу гибко скользнул вперед, окинул отца брезгливым взглядом. Посмотрел на трясущуюся Геру.
– Ты плакала? Что случилось?
Оказывается, Мусагет умеет разговаривать без напыщенности. Правда, незримый аэд вовсю разливается гекзаметром о храбрецах, готовых свергнуть кровожадного тирана. А на самом Аполлоне – темный дорожный плащ с капюшоном. Видно, так он себе представляет заговорщиков.
– Женщины плачут, Сребролукий, – отозвалась Гера тихо. Хорошо, как нужно, отозвалась. Прикрыла обнаженную грудь, спрятала дрожь за царственной маской, надменно скривила губы. – Сегодня для меня скорбный день. Вы собираетесь отправить моего возлюбленного супруга в Тартар. Почему я не могу хотеть проститься с ним?
Жеребец шумно выдохнул. «Бабы», – сказали его глаза вышитым коврам. «А как же, бабы», – согласились оттуда обнаженные нимфы.
– Напрощалась? Колесница ждёт уже. Давай в сторонку, сестра, а то как бы сетка эта Гефестова не грохнулась.
Ступил к кровати, опираясь на трезубец. Гера осталась сидеть, как сидела.
– Вы рано пришли. Я думала, ещё…
– Понимаю, – тихо улыбнулся Аполлон, – Дий[2] не так часто посещает супружеское ложе. Но дальше оставлять его в твоих объятиях неразумно, мачеха.
– Ты полагаешь – я могу передумать?!
Хорошо, сестра, хорошо. Больше гнева на лице. Визгливей голос. Сейчас нужно тянуть время, твоему пасынку, который спаиваетГефеста, оно просто необходимо…
– Нет. Я думаю, что он может проснуться.
Красные пятна на лице у мачехи, упертые в бока руки, вздымающаяся грудь – это Стрелка не переубедило. Похоже, по пути с Посейдоном они условились о стратегии разговора с Герой: говорил Аполлон, а Жеребец тем временем двинулся вокруг ложа. Надо полагать, снимать с него Зевса. И на руках тащить во внутренний двор. Если, конечно, они носилками не запаслись.