К свету
Шрифт:
Он поднял мой подбородок. То, как он смотрел, обнажало мои чувства. Его нежные карие глаза обращались не только ко мне, но и к моей честности. Я не отводила взгляда. Плененная его объятиями, я нуждалась в том, чтобы он увидел мою искренность. Затаив дыхание, я ждала, пока его взгляд не сузится, а голос не станет безэмоциональным.
– Что говорит Отец Габриель об исправлении?
– Его глаза все еще искали мою честность, в то время как тон оставался полон эмоций.
Я выдохнула.
– Я знаю. Да. Я помню, что мы были изгнаны, а теперь мы вернулись. Я знаю, что это должно уйти.
– Неспособная опустить подбородок, я опустила глаза и зажала губу между
– Сара, это не то, что должно уйти. Оно уже ушло.
Я кивнула, и мое тело задрожало.
– Я верю, только...
Он поднял мои сжатые руки и раскрыл кулаки палец за пальцем, пока не смог поцеловать мои ладони. Затем большим пальцем он мягко высвободил мою губу.
– Почему ты так напряжена?
– Потому что я знаю слова Отца Габриеля, но я ими не живу. Если бы я следовала его учению, у меня не было бы этих мыслей, и я не знаю, что ты собираешься сделать.
– Как ты думаешь, что я должен сделать?
Мое сердце сжалось, и ужин, который мы только что съели встал комом в моем желудке. Я ненавидела, когда он спрашивал меня об этом. Эти простые вопросы возвращали ответственность обратно ко мне. Я её не хочу. Пусть она лежит на нем. Снова я пыталась опустить подбородок, но безрезультатно. Я вздохнула и добавила это к моим прегрешениям.
– А еще я утаила кое-что от тебя. Я не рассказала тебе кое о чем, что произошло несколько недель тому назад.
Его хватка на моем подбородке усилилась.
– Я не хотела, чтобы ты волновался, - поспешно добавила я.
– И давно ты себя так чувствуешь? Просыпаешься среди ночи, и ни разу не сказала мне об этом?
Я покачала головой.
– Не с той ночи, когда ты спросил меня, кто мы. Ну, только один раз, и тогда я сделала, как ты сказал: я напомнила себе о нас и осталась рядом с тобой. С тех пор ни разу.
Джейкоб выдохнул.
– Сара Адамс, о чем это тебе говорит?
– Что я должна быть наказана за то, что не сказала тебе раньше?
Его ладони скользнули по моим рукам, двигаясь вверх-вниз призрачным мягким прикосновением.
– Это говорит о том, что ты должна была сказать мне раньше, но нет, это не об исправлении. Это об учении. Мысли приходят и уходят, но замыкаться на них губительно. Ты позволишь им уйти, просто поделившись ими со мной. Если бы я наказывал тебя за твои мысли, разве ты делилась бы ими со мной?
Я не думала об этом.
– Несчастный случай, - продолжал он, - закончился, и теперь, когда ты поделилась своим чувством вины, все кончено. Я хочу все в тебе, - он дотронулся до моей щеки, - даже если это причиняет боль и заставляет тебя плакать. Отдай все мне. Когда оно станет моим, я не позволю ему причинить тебе боль, и не нужно больше извиняться за то, что было в прошлом. Забудь, как будто этого никогда не было.
Кивнув, я припала к его груди. Хотя, на мой взгляд, наша история была короткой, когда его руки обвились вокруг моих плеч, я знала, что я там, где должна быть. Моих прежних сомнений больше не было.
Мы шли через храм, Джейкоб замедлялся или останавливался, чтобы поговорить с другими последователями, а я замедлялась и останавливалась с ним. Когда мы пришли в комнату, где жены членов Комиссии и Собрания собрались для молитвы, он прикоснулся к моей руке, и я взглянула на него сквозь ресницы. Когда мои светло-голубые глаза встретились с его, мое сердце наполнилось его молчаливым сообщением.
Хотя я хорошо выучила уроки Отца Габриеля и знала свое место, моя постоянная любознательность была моей погибелью. Независимо от того, как сильно я старалась, были моменты, когда мой рот начинал высказываться, прежде чем мой мозг мог это предотвратить.
Одиннадцать женщин, собравшихся в комнате, в которую я вошла, были моими сестрами, равными сестрами при Отце Габриеле. Все жены Собрания принесли для меня значительную жертву, когда состригли свои волосы. Честно говоря, это тоже было проявлением поддержки Джейкоба. Без согласия их мужей этого никогда бы не случилось.
Когда я огляделась, я была рада, что волосы у всех нас отросли. Большинство из нас могли, по крайней мере, собрать их у себя на затылке, но, тем не менее, я никогда не забуду их подарок. Когда мы собирались вместе, мы показывали свою привязанность объятиями, пожатием рук или теплым приветствием. Хотя жены Комиссии не отрезали свои волосы, они также приветствовали меня без оговорок, даже Сестра Лилит.
Отец Габриель учил прощать и забывать. Именно это Джейкоб сказал, чтобы я сделала с Братом Тимоти и Сестрой Лилит. Хотя я простила, забыть это было не так просто. Я не только помнила, я также задавалась вопросом, почему их не наказали за такое ко мне отношение. В конце концов, Джейкоб сказал, что это не их постановление. В тот вечер, когда я произнесла вслух этот вопрос, мой муж показал отличный пример моего ума, не контролирующего мой язык. Как только я задала свой вопрос, он повис в воздухе, как облако, и я сразу поняла, что это неправильно.
– Сара?
– Сказал Джейкоб, используя свой безэмоциональный тон и прищуренный взгляд.
– Кто ты такая, чтобы оспаривать решения Отца Габриеля?
В прошлом он сказал мне не становиться на колени; жена члена Собрания не должна стоять на коленях. В первый раз, когда он упомянул, чтобы я встала на колени сама эта идея казалась мне непостижимой. Все же четыре месяца спустя, когда его голос и глаза делали выговор, у меня было почти непреодолимое желание упасть на колени. Это не значит, что я молила о пощаде, милосердие было в его власти. Это означало, что его простые подсказки наполняли меня чувством стыда, когда я понимала, что снова подвела его. Вместо того, чтобы становиться на колени, я с уважением склоняла свою голову и, с закрытыми глазами просила прощения, - Извини. Ты прав, я не в праве подвергать сомнению решения Отца Габриеля.
К счастью, тем вечером я отделалась лишь его тоном и пристальным взглядом. Хотя Джейкоб был, вероятно, более снисходительным и терпеливым, чем многие из других мужей, с момента моего пробуждения я заслужила наказание ремнем Джейкоба в общей сложности три раза. Никогда, кроме того момента после моего пробуждения, он не ударял меня рукой, и никогда преднамеренно он не вредил мне. Он ясно дал понять, что дисциплиной не злоупотребляют, и, хотя каждый раз, когда моих нарушений было больше, чем одно, его исправление никогда не превышало пяти ударов плетью. Этого было более чем достаточно, чтобы напомнить мне о том, что нужно стараться усерднее.