К вам обращаюсь, дамы и господа
Шрифт:
— Боюсь, что в гавани взорвался склад боеприпасов, — сказал он.
Вслед за этими словами раздался более мощный взрыв.
Школьный колокольчик забил пожарную тревогу. Мы сбежали по лестнице во двор, а таинственные взрывы тем временем превратились в непрерывный грохот.
— Русские военные корабли обстреливают город, — взволнованно крикнул наш директор. — В церковь! Все бегите в церковь!
И мы с радостью побежали в церковь. Здесь мы почувствовали себя в полной безопасности, поскольку крест над церковью был виден с моря, а мы представляли себе русских воинов христианами, пришедшими избавить нас от турецкого
Я был на седьмом небе, слушая грохот русских орудий. Бомбардировка длилась час, а затем наступила мёртвая тишина, будто взорвался вулкан, подобный Везувию, и город оказался погребённым под стремительным потоком лавы, в котором христиане каким-то чудом уцелели, а все турки погибли.
Вскоре у ворот появилась толпа взволнованных женщин, которые настойчиво требовали своих детей. За мной и Оником пришла тётя Азнив.
— Вы испугались? — спросила она, прижимая нас к груди.
— Ни чуточки, — уверил я её. Я был разочарован, увидев взвод турецких солдат, марширующих по улице. — А я-то думал, что русские уже высадили войска.
— Тихо! Помни, что говорил отец: и у стен есть уши, — предостерегла меня тётя Азнив, поднеся палец к губам.
По дороге домой мы видели, как по главной улице с грохотом неслись военные немецкие грузовики, набитые турецкими солдатами. Война доставила в Трапезунд первые автомобили, и турки считали, что ими правят шайтаны, но я-то знал, что это не так. Автомобили, как и электричество, были продуктом цивилизации, европейской техники.
Проходя мимо французской школы, превращённой в турецкий военный госпиталь, мы увидели немецких медсестёр — молодых розовощёких женщин с решительными подбородками. На белых шапочках и повязках у них были красные кресты. Непонятный союз христианского креста с турецким полумесяцем встревожил меня.
— Неужели немцы приняли магометанство? — спросил я у тёти Азнив.
— Нет, мой милый, я не думаю. Но вполне могут и принять, — добавила она с негодованием.
На следующий день мы, как обычно, пошли в школу. Мальчики принесли осколки русских шрапнелей и дорого за них запрашивали. Я заполучил один осколок, обменяв его на плитку первосортного шоколада Nestle, карманное зеркальце с хорошенькой девушкой на обратной стороне и две редкие марки. Этот чудесный зазубренный кусочек железа стал для меня бесценным сокровищем. Он символизировал мощь христианской России.
На уроке нам не сиделось на месте, мы были до того рассеянны, что господину Оганяну пришлось даже постучать по столу, призывая нас к порядку. Ничего, рано или поздно русские будут в Трапезунде. Туркам их не остановить. Ведь даже один пленный казак может зарубить пятьдесят турок.
Спустя два месяца русская военная флотилия вновь бомбардировала Трапезунд, и в этот раз нам казалось, что русские обязательно высадят войска и захватят город. Бомбардировка длилась пять часов. Вокруг нас рушились здания. Страшное, но тем не менее восхитительное зрелище. К ночи русские корабли отошли, с балкона соседнего дома, в подвале которого мы прятались от обстрела, было видно, как они исчезают вдали.
На следующий день и христиане, и турки бежали в деревни. Мы выехали в Зефаноз, где у бабушки было имение. Стоял холодный дождливый февральский день. Приехав в деревню, мы обнаружили, что оба бабушкиных дома реквизированы влиятельным турецким чиновником Ремзи Сами-беем. Его ординарцы забрали ключи у смотрителя и были заняты уборкой.
Мы стояли под дождём без крова. Это было ужасно. Но что мы могли поделать? Сопротивление правительственной реквизиции каралось смертью. Хотелось бы знать, к какому типу турецких женщин относится жена этого Ремзи Сами-бея — к старому фанатичному или же новому — «просвещённому»?
К счастью, она оказалась из второй категории. Она не носила чадру, а это означало, что она культурная и эмансипированная женщина. Она приехала с двумя сыновьями верхом на лошади в сопровождении солдат. Жена Сами-бея была необычайно привлекательна, бледна, изящна и элегантна. Она рассказала нам, что родилась и училась в Константинополе. Нас это успокоило.
Её звали Сельма-ханум. В утончённых турецких выражениях она извинилась перед нами за причинённое неудобство, оказывается, она не знала, что дома заняты без ведома хозяев, и сожалеет об этом. Но поскольку её мужу необходимо проводить важные совещания с высшими турецкими и немецкими военными чинами, они вынуждены жить в этой деревне — и близко от города, и вне досягаемости огня русских солдат. Может, мы сдадим ей большой дом? Сдадим? Мы не верили своим ушам. Это была истинная дама! Мы обменялись взаимными любезностями и пришли к соглашению.
Она говорила непринуждённо, не закрывая лица, поскольку с нами не было мужчин. Отец остался в городе, потому что аптеку по закону нельзя было закрывать, а дядя Левон должен был присоединиться к нам через несколько недель. Сельма-ханум потрепала меня по голове и выразила пожелание, чтобы я и Оник поиграли с её сыновьями Махмуд-беем и Шукри-беем. Поскольку отец у них был беем, мать и сыновей своих так называла. Оба они были светловолосыми симпатичными ребятами в европейском платье. Раньше мы никогда не играли с турецкими детьми, но сейчас пожали им руки и заговорили как с друзьями.
Нам вернули один из домов — тот, что был поменьше. Несколько дней шёл непрерывный дождь, и нам не позволили выходить из дома. Но я не находил себе места, и мать удивлялась, не черти ли в меня вселились? Я ни минуты не мог усидеть на месте. Тогда бабушка где-то выкопала потрёпанного «Робинзона Крузо» в кожаной обложке и дала мне почитать. Мне было лестно получить такой подарок в девять лет. До того дня я ничего, кроме школьных учебников, не читал. Как и все мальчишки в школе, я знал историю Робинзона Крузо, но теперь я изучил её со всеми волнующими подробностями. Ни одна книга с тех пор не доставляла мне большего удовольствия.
Сельма-ханум нанесла нам визит вежливости, а мы в свою очередь пошли к ней с ответным визитом. После такого дипломатического обмена любезностями мы стали хорошими соседями, а я и Оник подружились с Шукри-беем и Махмуд-беем. Их мать с одобрением следила за нашими играми.
Господин Оганян тоже бежал в нашу деревню, и Сельма-ханум наняла его в учителя турецкого языка для своих сыновей. Я был очень рад за него: господин Оганян был беден и обременён семьёй. Мы и не знали, что турки бывают такими приятными. Сельма-ханум нас полностью покорила.