К вулканам Тихого океана

Острова, лежащие в Тихом океане к северу и северо-востоку от Австралийского континента, на границе морей Бисмарка [1] , Соломонова и Кораллового, имеют в литературе немало интригующих и притягательных для туристов определений: «земля последних каннибалов», «острова людоедов», «малярийные острова», «острова каменного века» и т. п. Эти весьма нелестные названия, может быть, годятся в разговоре с приятелем, но, когда в девственном тропическом лесу пьешь пиво с местным проводником, они вряд ли придут в голову. Для здешнего учтивого таможенника в белоснежной форме, для старосты деревушки, говорящего по-английски, к которому вы заходите переночевать или купить батат на ужин, слово «людоед» звучало бы как оскорбление. И даже таким, казалось бы, вызывающим зависть туристов названием, как «острова свободной любви», которое благодаря классическому труду известного этнографа Малиновского [2] получила группа островов Тробриан, вы можете здорово обидеть: здесь без печати в паспорте «свободно» прожить нельзя и дня.

Поэтому ничего другого не остается, как называть Новую Гвинею Новой Гвинеей, а и сегодня используемое английское название Британские Соломоновы острова — Соломоновыми островами [3] .

Действительность сурова к писателю, мечтающему о фантастических приключениях. «Людоеды» вымирают. Не потому, что съели друг друга и теперь голодают, положив, как говорится, зубы на полку, и не от жестоких болезней (на Соломоновых островах, например, девяносто процентов заболеваний малярией взято под контроль врачей). «Людоеды» вымирают, сталкиваясь с цивилизацией. Иногда в печати все еще появляются сообщения, что офицер имярек на границе Новой Гвинеи и Западного Ириана [4] обнаружил группу аборигенов — человек сто, — которые умеют читать, хотя прежде даже не видели белого человека. В сообщениях такого рода тактично умалчивается о том, что эти люди знали о существовании белых или пользовались орудиями труда, изготовленными технически более развитыми жителями Земли. Случайный путешественник или автор фантастических приключений сегодня с «людоедом» не встретится. «Людоеды» вымирают, и пусть это будет записано в их пользу: они привыкли голодать, потому что и в этой части света, нередко именуемой раем, не хватает продуктов питания.

Перемены, которые происходят в Меланезии на протяжении жизни одного-двух поколений, в истории человечества не имеют себе равных. Это прыжок из каменного века в век двадцатый, во вторую его половину, прыжок, заставляющий индивида, семью, племя, все общество мириться с тем, что одни летают на самолетах по всему миру, трансплантируют сердце, тогда как другие собирают в лесу плоды и листья, чтобы прокормить и одеть себя и своих детей. Каннибальства давно уже нет, и оно никогда не было подлинной проблемой Меланезии. Нынешние проблемы? Демографический взрыв, неграмотность, детские болезни, независимость страны, в которой живет не менее семисот разных племен, разрозненных иностранными миссионерами на десятки религиозных общин. Создать из этих часто враждующих друг с другом племен народ, земледельцев, которые смогли бы сами себя прокормить, воспитать фермеров, способных давать товарную продукцию, — это огромная проблема, над которой бьются как все образованное население страны, так и эксперты Организации Объединенных Наций. Другими словами, как землетрясения сотрясают острова, так и цивилизация сотрясает меланезийцев, до сих пор кое-где живущих племенным строем. От шока, который перенесла и в котором еще находится эта часть света, вот уже целое столетие не может прийти в себя «европейское общество», всегда так восхищавшееся собой. Меланезийцы относятся к этому спокойнее. Их особое чувство юмора, добросердечность, терпение и незлопамятность к обидам, которые им наносит современный мир через своих посредников — торговцев, плантаторов, миссионеров, могли бы быть примером для западных потребителей успокоительных таблеток.

Приезжают в эти места с самыми разными целями: работать или путешествовать, торговать или мошенничать. Геолог, который чаще всего попадает в малоисследованные районы, видит широкий спектр трудностей, как технического, так и социального характера. Начинается все, конечно, со встреч. Это и служащие административного аппарата, и полицейские, и миссионеры, и люди всевозможных профессий — антропологи, ловцы крокодилов, землевладельцы, собиратели даров леса, плантаторы, местные водители, торговцы и, наконец, проводники.

Когда по роду своей работы геолога я попал на Новую Гвинею, где собирал образцы вулканических пород, изучал их строение, наблюдал изменения, происходящие в недействующих вулканах, я мечтал об Антарктиде. Зеленый полумрак тропического леса, раскаленное солнце, коралловые рифы не приводили меня в восторг. Зато я совершенно изменил свое первоначальное представление о людях Новой Гвинеи благодаря дружбе с антропологами доктором Эриком Ваделлем и доктором Лейелом Стэдманом, которые много лет жили с семьями в горах западной части Новой Гвинеи. Эти годы они считали самой прекрасной порой своей жизни. Не один вечер я просидел с ними за бараньими отбивными, австралийским пивом и слабым кофе. Но наиболее важным было то, что они познакомили меня с Новой Гвинеей и ее людьми, с их привычками, настроениями и переменами, которые претерпевает их общество. Лейел мог часами рассказывать, как он ходил в гости в хижины к друзьям-островитянам, без устали описывал их быт и правы, дополняя свой рассказ великолепной мимикой и жестами.

Перед первой поездкой на «землю людоедов» опытные друзья предупреждали, что я непременно подвергнусь нападению и буду съеден, или заболею страшной, неизлечимой болезнью, или же, в лучшем случае, меня обокрадут. Однако ни одно предсказание не сбылось, и в этом заслуга отнюдь не двадцатого столетия.

Во время путешествий по островам я никогда не ездил с вооруженной охраной, а лишь с женой Лидой, пятилетним сыном Петей, а позднее с нашими приятелями папуасом Джеком Налу и новозеландцем Яном Смитом. Иногда за нами следовали островитянс, вооруженные сделанными из автомобильных шин рогатками или луками и стрелами. Оружие это скорее служило для красоты, чем для дела. Джек Налу нередко брал с собой дробовик, годный только для стрельбы по диким голубям. Не было у нас ни тропических шлемов, ни белых рубашек, ни высоких сапог, то есть того, что так красит исследователя тропиков. Потертые джинсы, цветные майки, сандалии — в общем, все, что пылится в провинциальных магазинах Чехословакии. Не везли мы с собой и множества съестных припасов, а часто ели то, что можно достать на месте, выменять, купить или получить даром. Признаюсь, случалось много раз, что мы вообще ничего не ели, а воду пили не всегда «чистую, как слеза, без вкуса и запаха». Никогда мы не стерегли наше скромное имущество — нож, мачете [5] , фотоаппарат, альтиметр, спальные мешки, москитные сетки. Оставляли мы свой лагерь без присмотра; у папуасов двери всегда нараспашку, а окна (когда мы доживем до такой роскоши?) без задвижек. Случалось, наше имущество терпело ущерб, отношения с людьми — никогда.

Против «страшных» болезней мы вполне добровольно сделали прививки; в начале, во время и по окончании путешествия регулярно принимали отвратительно горький хинин. Первые несколько дней по совету австралийского врача всё мыли в крепком растворе марганца. Позже стали пренебрегать этим советом, а потом и вообще о нем забыли. Первые настоящие неприятности, связанные с перевариванием пищи, ждали нас по возвращении в Прагу — от консервов из свинины.

Итак, мы вернулись с небольшими ссадинами, собрали образцы, которые планировали собрать, составили карту нужных нам районов и немного продвинули вперед дело изучения геологии Новой Гвинеи и Соломоновых островов. Мы встречались с многими людьми, они бескорыстно помогали нам, когда это требовалось. Перечислить всех, с кем мы так или иначе были связаны, невозможно. Бывало, мы не успевали даже узнать имя человека, как уже возникал повод его за что то поблагодарить. А поводов было много, и самых разных. Некоторые наши друзья упоминаются в книге, но немало и таких, которые здесь не названы, хотя принимали активное участие в оформлении, подготовке и финансировании нашей экспедиции.

Аэропорт в Порт-Морсби своей атмосферой напоминает залы ожидания бывшего третьего класса на некоторых больших пересадочных станциях. Везде грязь, на расшатанных деревянных скамьях спят пассажиры; радио поминутно объявляет о прилетах и отлетах самолетов, но так хрипит, что ничего не разобрать. Местные названия городов звучат для чеха так же экзотично, как чехословацкие Прага или Братислава звучали бы для папуаса. Семьи с множеством ребятишек и с еще большим числом мешков, ящиков и чемоданов теснятся у выхода на посадку. Дети бегают повсюду, то и дело теряются и наконец вместе с родителями выстраиваются в очередь на самолет, который полетит не раньше чем через час. И над всем этим людским муравейником горят рекламы «Кэнтас» — австралийской международной авиакомпании и двух внутренних аэролиний: «Трансавстралия-эйрлайнс» и «Ансетт-АНА». Цветные плакаты приглашают здешних жителей посетить Нью-Йорк и Стокгольм, а тех, кто победнее, — Сидней или Таити. Точно такая реклама, какую можно увидеть в Сан-Франциско, Токио и где угодно.

В углу главного зала под сенью больших авиакомпаний имеют свою конторку и аэролинии Папуа [6] , которые обеспечивают связь с восточной частью Новой Гвинеи и прилегающими островками с помощью малых, спортивных и средних самолетов. Летают они нерегулярно, в зависимости от направления и силы ветра, зато всем пассажирам обеспечивается только первый класс. В этих местах на внутренних линиях туристского класса, за некоторым исключением, не существует, что объясняется, по-видимому, условиями полета. Кроме того, большинство пассажиров летит по служебным делам, и поэтому в самолете все равны. Чтобы не было неверного представления о «первом» классе, скажу только, что в одном из. таких полетов я держал на коленях сумку со своими вещами, рюкзак с образцами горных пород и десять коробок со свежими яйцами. Кто-то поставил эти коробки на мой рюкзак, а кто, я не смог разглядеть за горой багажа.

Из шести пассажиров, которых должен был забрать самолет, четверо напоминали мне либо чиновников, либо торговцев. Их одежда была скроена будто по журналу мод старой колониальной Англии: белые бриджи с манжетами под коленом, белые гольфы, белая рубашка с длинными рукавами и с пристегивающимся воротничком. Под рубашкой иногда просвечивает майка. И обязательно галстук, полуботинки и трубке — все в темных топах. Четверо джентльменов были дружелюбны и веселы. Часы ожидания они провели в ближайшем от аэропорта отеле «Гэйтвэй», где кроме местного сравнительно неплохого пива можно получить и австралийское, и голландское, и датское. Новозеландский геолог Ян Смит и я дополняли шестерку пассажиров. До аэродрома нас провожали очень симпатичный итальянец Гвидо Чифалли и моя жена.