К западу от Октября (сборник)

Брэдбери Рэй Дуглас

Как это часто бывает, они не заметили друг друга в переполненной комнате, и если во время их встречи играла романтическая музыка, ее не было слышно. Потому что гости громко беседовали, разбившись на пары, хотя смотрели при этом на других.

Они, можно сказать, блуждали в человеческом лесу, но не находили спасительной тени. Он шел за очередной порцией спиртного, а она пыталась отделаться от назойливого ухажера, когда их пути пересеклись в самой гуще бессмысленной толчеи. Они несколько раз одновременно шагнули влево-вправо, рассмеялись, и он ни с того ни с сего помахал ей длинным концом галстука, пропустив его сквозь пальцы. А она, не задумываясь,

подняла руку и растрепала себе волосы, часто моргая и делая вид, будто ее ударили по макушке.

– Стэн! – вскричал он, узнав этот жест.

– Олли! – воскликнула она. – Где ты был раньше?

– Ну-ка, помоги! – потребовал он, разводя руки широким театральным жестом.

Смеясь, они схватили друг друга за локти.

– Я… – начала она, и ее лицо еще больше просветлело, – я знаю точное место – всего-то в паре миль отсюда, – где Лорел и Гарди в тысяча девятьсот тридцатом году волокли по лестнице пианино в ящике: полторы сотни ступенек вверх, а потом кубарем вниз! [18]

18

…Лорел и Гарди в тысяча девятьсот тридцатом году волокли по лестнице пианино в ящике: полторы сотни ступенек вверх, а потом кубарем вниз! – Имеется в виду короткометражная лента «Музыкальный ящик», получившая в 1932 г. «Оскара»; также упоминалась в рассказе «Опять влипли» (см. выше).

– Раз так, – обрадовался он, – срочно едем туда!

Хлопнула дверца его машины, заурчал двигатель.

Лос-Анджелес проносился мимо в последних лучах солнца.

Он затормозил в указанном ею месте.

– Это здесь!

– Даже не верится, – пробормотал он, не двигаясь, и оглядел предзакатное небо. Где-то внизу Лос-Анджелес зажигал первые огни.

– Неужели это та самая лестница? – кивком указал он.

– Ровно сто пятьдесят ступенек. – Она выбралась из открытого автомобиля. – Подойдем поближе, Олли.

– Непременно, – сказал он и добавил: – Стэн.

Они дошли до того места, где склон круто уходил вверх, и засмотрелись, как бетонные ступеньки отвесно поднимаются в небо. Его глаза слегка затуманились. Она тут же притворилась, что ничего не заметила, но на всякий случай взяла его под руку. И словно между делом предложила:

– Хочешь – поднимись. Давай. Иди.

И легонько подтолкнула его к лестнице.

Он зашагал наверх, вполголоса отсчитывая ступеньки, и с каждым шагом его голос набирал децибелы радости. Досчитав до пятидесяти семи, он превратился в мальчишку, играющего в любимую игру – старую, но открытую заново; он потерял представление о времени и, более того, не понимал, тащил ли он пианино вверх или убегал от него вниз.

– Погоди! – донесся откуда-то издалека ее возглас. – Задержись там, где стоишь!

Раскачиваясь и улыбаясь, будто в компании дружелюбных привидений, он остановился на пятьдесят восьмой ступеньке, а потом обернулся.

– Отлично, – услышал он ее голос. – Теперь спускайся.

Раскрасневшись, с затаенным чувством восторга, теснившим грудь, он побежал вниз. Ему явственно слышалось, как следом катится пианино.

– Остановись-ка еще разок!

У нее в руках был фотоаппарат. Заметив это, он непроизвольно поднял правую руку и вытащил галстук, чтобы помахать ей, как в первый раз.

– Теперь моя очередь! – крикнула она и побежала вверх, чтобы передать ему камеру.

От

подножия ступенек он смотрел на нее снизу вверх, а она, забавно пожимая плечами, состроила смешную и печальную гримасу Стэна, растерянного, но влюбленного в жизнь. Он щелкал затвором фотоаппарата, желая только одного – остаться в этом месте навсегда.

Медленно сойдя по ступенькам, она вгляделась в его лицо.

– Эй, – сказала она, – у тебя глаза на мокром месте.

Она провела по его щекам большими пальцами. Попробовала влагу на вкус.

– Вот так раз, – сказала она, – настоящие слезы.

Он заглянул ей в глаза и увидел в них почти такую же влагу.

– «Опять влипли», – процитировал он.

– Ах, Олли, – вырвалось у нее.

– Ах, Стэн, – вырвалось у него.

Он нежно поцеловал ее.

А потом спросил:

– Мы теперь всегда будем вместе?

– Всегда, – подтвердила она.

Так начался их долгий роман.

Конечно же, у них были настоящие имена, но это не имело никакого значения, потому что лучших имен, чем Лорел и Гарди, нельзя было придумать.

Тем более что ей не хватало фунтов пятнадцати веса, и он постоянно пытался заставить ее набрать недостающее. А в нем было двадцать фунтов лишку, и она постоянно пыталась заставить его сбросить что-нибудь более весомое, чем ботинки. Но все было напрасно, и в конце концов это вошло в неизменную поговорку: «Ты – Стэн, сомнений нет, а я – Олли, что ж тут поделаешь. Господи, девочка моя, будем наслаждаться тем, во что мы влипли!»

Так оно и было, пока все шло хорошо, и, надо сказать, длилось это довольно долго; французы в таких случаях говорят parfait, американцы – perfection [19] , имея в виду помешательство, от которого не излечиться до конца жизни.

19

Parfait (фр.), perfection (англ.) – совершенство.

После того предзакатного часа, проведенного на памятной кинолестнице, потянулась беззаботная череда смешливых дней, знаменующая самое начало и стремительное развитие любого бурного романа. Они прекращали смеяться только для того, чтобы начать целоваться, и прекращали целоваться только для того, чтобы посмеяться над своей чудесной и удивительной наготой, когда видели себя со стороны на кровати, необъятной, как сама жизнь, и прекрасной, как утро.

Восседая посреди этой дышащей теплом белизны, он закрывал глаза, покачивал головой и торжественно заявлял:

– Нет слов!

– А ты придумай! – подначивала она. – И скажи!

И он говорил, и они опять летели в бездну с края земли.

Первый год был просто сказкой и мечтой, которая вырастает до невероятных пределов, если вспоминаешь о ней тридцать лет спустя. Они бегали в кино, на новые фильмы и на старые, но в основном на фильмы Стэна и Олли. Все лучшие сцены они выучили наизусть и разыгрывали их, проезжая по ночному Лос-Анджелесу. Чтобы ей было приятно, он говорил, что детство, проведенное в Голливуде, наложило на нее неизгладимый отпечаток, а она, чтобы доставить удовольствие ему, делала вид, будто он все тот же парнишка, который когда-то катался на роликовых коньках перед знаменитыми киностудиями.