К. Р.
Шрифт:
Праздники, особенно новогодние, всем возвращали детскость. И отцу Константину Константиновичу, и матери Елизавете Маврикиевне, и любимому дяде Дмитрию Константиновичу, на шее которого в самом прямом смысле радостно висели по очереди все восемь детей, и любимой тете, Королеве эллинов Ольге Константиновне, если она приезжала из Греции в Россию погостить. Великий князь писал всем поздравления с праздником. Смотрел, как Олег заканчивает свой подарок Государю — деревянный столик, на полках которого был нарисован акварелью Вещий Олег по Васнецову. Потом Иоанчик, Гаврилушка, Татьяна, Костя, Игорь с отцом ходили по лавкам за последними покупками. Заходили и в аптекарский магазин, и в колониальный Соколова, и в немецкую булочную. Однажды у Соколова купили забавную бонбоньерку с потайной пружиной. Ее отдали стрелкам в карауле, с тем чтобы леденцы достались тому, кто догадается, как открыть бонбоньерку.
В четыре часа в кабинете Константина Константиновича зажигали для Верочки крохотную елку. И она, открыв ротик, круглыми глазами смотрела на огоньки. В это же время начиналась всенощная. После службы все собирались в неярко освещенной комнате Павла I, младшие дети держали шест с рождественской звездой, и все славили Христа, повернувшись к его образу. Константин Константинович звонил в колокольчик, раскрывались двери, и все бежали в зал, где сияла огнями до самого потолка пышная елка. Вместо сосулек на ней висели стекляшки, вместо снега — пышная вата, и вся она была обвита золотым и серебряным дождем, под которым блестели орехи. На столах лежали подарки.
Если кто-то из детей болел, все равно — старший или младший, для него зажигали елку отдельно, пели молитвы, и по звону колокольчика больной выходил из своего «затвора» и получал подарок. Потом все сидели за праздничным столом, а в раскрытую дверь сверкала и сияла елка. «И батюшка, и матушка, и старшие братишки, и младшие сестренки, с десяточек племянников и столько же племянниц, кузины и кузены составили в тот день счастливый семейный хоровод», — поется в старинной смешной песенке, между прочим, о самой большой ценности — о родственной любви, естественном, невыдуманном чуде.
Всех сыновей Константин Константинович определял в кадетские корпуса, делал это по старшинству корпусов. Иоанна отдал в Первый Николаевского кавалерийского училища, Гавриила — в Первый Московский, Константина — в Нижегородский, Олега — в основанный августейшим дедом Полоцкий, Игоря — в Петровско-Полтавский и Георгия — в Орловский.
Каждому выдавал приказ, подписанный им самим как главным начальником военно-учебных заведений России. Ребята были счастливы носить военную форму, и их не огорчали сурового полотна гимнастерки, шинели солдатского покроя и простые сапоги с короткими, грубой кожи голенищами. Отец требовал, чтобы пуговицы на мундирах и сапоги чистились до блеска. Кадету положено было это делать самому — князьям исключение не делалось.
Итак, все были определены в кадетские корпуса и жизнь каждого будет связана с армией. Хотели ли этого сами дети? Нет, они знали, что так положено Великим князьям. Великий князь не мог быть ни пожарным, ни машинистом, ни актером… Выбор его карьеры ограничен: он лежал между кавалерией, которой командовал Великий князь Николай Николаевич Старший; артиллерией, которая была в ведении Великого князя Михаила Николаевича, и военным флотом, во главе которого стоял Великий князь Константин Николаевич. Однажды десятилетний Великий князь Георгий из царской линии Михайловичей при гостях сказал, что хотел бы быть художником-портретистом. Установилось зловещее молчание. Немедленно последовало наказание: камер-лакей, обносивший гостей десертом, прошел с малиновым мороженым мимо его детского прибора.
У Константиновичей тоже возникла подобная проблема. И ее вполне можно было бы считать ветхозаветной, если бы она не существовала и до сегодняшнего дня — «проблема отцов и детей». Юношеский мятеж, искания — всё было налицо.
В семье Константиновичей мать и отец не жили обособленно от детей, в эмоциональной и душевной изоляции. Они реально сопереживали детям, и в этом их беспокойстве за детскую душу уже заложен был выход из любого положения, когда многое оказывалось разрешимым.
Олег, окончивший Полоцкий кадетский корпус, мечтал поступить в Императорский Александровский лицей и получить высшее образование. В семье это желание вызвало серьезные разногласия: лицей — гражданское заведение. Ни один член Императорского Дома не носил гражданского мундира. Олег же не интересовался военной службой, его привлекали музыка, литература, к тому же он был одарен: сочинял стихи, повести, рассказы. Константин Константинович едет к Императору, ведет долгий разговор и с трудом, но получает разрешение на поступление сына в гражданское учебное заведение.
Следующим новшеством в этой семье было желание Кости и Игоря учиться в Пажеском корпусе в специальных классах, хотя не принято было, чтобы члены Императорской фамилии становились пажами. Не полагалось Великим князьям Романовым и быть «приходящими» учащимися в учебных заведениях. Сам Константин Константинович, его родные братья, Великие князья Кирилл Владимирович, Александр и Алексей Михайловичи числились в Морском училище, Андрей Владимирович и Сергей Михайлович — в Артиллерийском училище, но все они учились дома. «Выговорив» разрешение Косте учиться в Пажеском корпусе, Константин Константинович не смог получить разрешения на посещение сыном училища. Костя учился дома. Но Игорь взбунтовался по-настоящему и все же стал «приходящим» пажом, был на «ты» с товарищами и на совершенно равном с ними положении. Его — остроумного, легкого и веселого — очень любили в училище, впрочем, как и везде. Как не вспомнить здесь деда Константина Николаевича, говорившего: «Константиновичи всегда в чем-нибудь да первые!»
Чем старше становились сыновья и дочери, тем глубже Константин Константинович понимал, какая серьезная вещь — постоянно ощущать себя родителем и наставником и какое это оказывает влияние на весь ход жизни. И собственной. И детей. И семьи в целом. Родительская любовь — особый дар. Тот из детей, кто равнодушно воспримет этот дар, потом и сам не научится любить.
Константин Константинович всматривался в детей. Пролетело незаметно 20 лет со дня рождения старшего сына Иоанна. «Милый юноша, совсем еще мальчик, благочестивый, любящий, вежливый, скромный, немного разиня, не обладающий даром слова, не сообразительный, но вовсе не глупый и бесконечно добрый, — так пишет отец о сыне. — Мы подарили ему с женой наши портреты. Пригласили всех, имеющих отношение к Иоанчику… Всем нашим маленьким обществом отправились в лес… дамы в экипажах, а мы все и Татиана — на велосипедах. В лесу пили чай и шоколад». Иоанн был очень религиозен. Любил духовную музыку и руководил церковным хором, который будет участвовать в постановке драмы отца «Царь Иудейский». Младшие братья, подшучивая над ним, предрекали ему, что его сын родится с кадилом в руке. Они даже заказали маленькое кадило и, как только младенец родился, его вложили ему в ручку. Так Иоанчик увидел впервые своего сына… с кадилом в руке. Он сначала был обескуражен, а потом долго смеялся своим, знакомым всем, звонким смехом.
Отец видел, что Гавриил — второй сын — увлекается всем военным, мечтает о подвигах, о курсах Академии Генерального штаба.
Но, наверное, оттого, что двух старших сыновей они с женой держали в излишней строгости, мальчики выросли стеснительными, неуверенными в себе. Для них, уже юнкеров, поездка в Царское Село без провожатого была целым событием. За час до выезда они чувствовали себя не в своей тарелке.
Гаврилушка должен был выйти в Конно-гренадерский полк, но по совету отца вышел в лейб-гвардии Гусарский полк Его Величества. Во-первых, желание отца для него было законом; во-вторых, полк стоял ближе к дому. Отец поздно понял, что старшим детям будет трудно в самостоятельной жизни. И правда, с Гаврилушкой, например, всякий раз что-нибудь да случалось. То он неправильно наденет кушак, и главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич, поставив его перед зеркалом, саморучно перетянет кушак. То, облачившись в красный доломан, золотую амуницию и Андреевскую ленту для встречи с эскадронным командиром, стукнется головой о притолоку избы. Он всегда молчал, боялся сделать лишнее движение, ничего не пил на больших обедах офицеров — стеснялся. Когда его пригласили в Манеж на парад к завтраку Царя, он сказал, что должен идти на занятия с солдатами. Потом, конечно, ему объяснят, что Царю не отказывают, даже если ты Великий князь. Но, что касается занятий с солдатами в учебной команде и уроков с воспитанниками школы солдатских детей, здесь он всегда был лучше всех. И многие даже не понимали, зачем Великому князю так усердствовать. Он усердствовал всегда на военной службе — в ночных разъездах, в пробегах на 80 верст, в обязанностях на биваках. Он не жаловался, когда винтовка до крови набивала ему спину или соседи в строю сжимали его с двух сторон так, что он едва держался в седле и терпел ужасную боль в ногах. Но он научился и винтовку пригонять как следует, и ездить в строю.
Вполне заслуженными были подарки старшим сыновьям в день производства их в офицеры. Иоанчик получил палаш деда, Великого князя Константина Николаевича, Гаврилушка — дедову саблю с датой на ее клинке Венгерской кампании, за участие в которой дед получил Георгиевский крест.
Младших мальчиков Константин Константинович воспитывал иначе. Несущийся поток жизни, усложнившиеся общественные условия требовали от князей большего знания жизни, ее понимания, большей свободы в личном поведении. И, конечно, Костя, Олег, Игорь, потом Георгий были самостоятельнее, энергичнее, раскованнее. Они умели определиться в своих желаниях и настоять на них.