Кабинет фей
Шрифт:
— Дорогая Матильда, вы что же, в отличие от меня, совсем не опасаетесь, что дона Фернана и дона Хайме узнают?
— Не понимаю, — отвечала ей Матильда, — о чем это вы?
— Ах, бедная девочка, — сказала Леонора с улыбкой, — плохо же ваши глаза служат вашему сердцу! Как! Вы до сих пор не поняли, что тот мавр, что не отходит от вас, — дон Хайме, а другой, беседовавший со мной, — дон Фернан?
— Возможно ли?! — воскликнула Матильда. — Сестра, неужели это правда?! Однако же, — продолжала она, — он так пристально смотрит на меня и так со мной любезен, что заставляет меня отбросить последние сомнения.
Возвращаясь к маврам, они услышали, как графиня предлагает всем выйти в сад, — там, в отдаленной рощице, она приказала устроить иллюминацию, которую все нашли поистине
199
Варенья. — Под вареньями (фр. confitures) подразумеваются засахаренные фрукты; об употреблении шоколада (напитка) см. примеч. 8 к «Принцессе Веснянке».
Желтый Карлик [200]
200
Хотя отдельные мотивы «Желтого Карлика» часто встречаются в фольклоре (слишком разборчивая невеста; «запродажа», т. е. ребенок, обещанный чудовищу), его сюжет и стилистика чисто литературные.
Сказка вошла в четвертый том «Сказок фей» д’Онуа, вышедший, в отличие от трех предыдущих, не в 1697, а в 1698 г.
Ласки и потачки королевы-матери еще больше убеждали дочь, что на свете нет жениха, ее достойного. Что ни день, принцессу наряжали Палладой, или Дианой [201] , а первые дамы королевства сопровождали ее в костюме нимф. Наконец, чтобы совсем уже вскружить голову принцессе, королева нарекла ее Красавицей. Она приказала самым искусным придворным художникам написать портрет дочери, а потом разослала эти портреты королям, с которыми поддерживала дружбу. Увидав портрет принцессы, ни один из них не мог устоять против ее всепобеждающих чар — иные заболели от любви, иные лишились рассудка, а те, кому повезло больше, в добром здравии явились ко двору ее матери. Но, едва бедные государи увидели принцессу, они сделались ее рабами.
201
…принцессу
На свете не было королевского двора более изысканного и учтивого. Двадцать венценосцев, соперничая друг с другом, пытались заслужить благосклонность принцессы. Если, потратив триста или даже четыреста миллионов золотом на один только бал, они слышали из ее уст небрежное: «Очень мило», то уже почитали себя счастливыми. Королева была в восторге от того, что ее дочь окружена таким поклонением. Не проходило дня, чтобы ко двору не прислали семь или восемь тысяч сонетов и столько же элегий, мадригалов и песенок, сочиненных поэтами со всех концов света. И воспевали прозаики и поэты того времени только одну Красавицу. Даже праздничные фейерверки устраивали в ту пору из стихотворений: они сверкали и горели лучше всяких дров.
Принцессе уже исполнилось пятнадцать лет, но никто не смел просить ее руки, хотя каждый мечтал о чести стать ее супругом. Но как тронуть подобное сердце? Хоть пытайся из-за нее удавиться несколько раз на дню, она сочтет это безделицей. Вздыхатели роптали на жестокость принцессы, а королева, которой не терпелось выдать дочь замуж, не знала, как взяться за дело.
— Ну, пожалуйста, — просила иногда королева свою дочь, — смирите хоть немного невыносимую гордыню. Это она внушает вам презрение ко всем королям, что съезжаются к нашему двору. Я мечтаю выдать вас за одного из них, а вы не хотите мне угодить.
— Я счастлива и так, — отвечала Красавица. — Позвольте же мне, матушка, сохранить мое душевное спокойствие. По-моему, вам следовало бы огорчаться, если бы я его утратила.
— Нет, — возражала королева, — я огорчилась бы, если бы вы полюбили того, кто вас не достоин, но взгляните же, кто просит вашей руки. Поверьте мне: никто на свете не может с ними сравниться.
И это была правда. Но принцесса, уверенная в собственных достоинствах, полагала, что сама она превосходит всех. Упорно отказываясь выходить замуж, она мало-помалу так раздосадовала мать, что та стала раскаиваться, да поздно, в том, что слишком потакала дочери.
Не зная, что предпринять, королева в одиночестве отправилась к прославленной фее, которую звали Фея пустыни. Однако увидеть фею было не так-то легко — ее охраняли львы. Но это не смутило королеву — она с давних пор знала, что львам надо бросить пирожное из просяной муки на сахаре и на крокодильих яйцах; королева сама испекла его и положила в корзиночку, которую взяла с собой в дорогу. Но долго идти пешком она не привыкла и, устав, прилегла отдохнуть под деревом. Незаметно для себя она заснула, а проснувшись, увидела, что корзинка пуста — пирожное исчезло, и в довершение несчастья королева услышала, что громадные львы близко — они громко рычали, почуяв ее.
— Увы! Что со мной будет? — горестно воскликнула королева. — Львы меня сожрут.
И она заплакала. Не в силах двинуться с места, чтобы спастись бегством, она только прижималась к дереву, под которым спала. И вдруг услышала: «Хруп, хруп!» Она огляделась по сторонам, потом подняла глаза и увидела на дереве человечка размером не больше локтя — и человечек этот ел апельсины.
— Я знаю вас, королева, — сказал он ей, — и знаю, как вы боитесь львов. И не напрасно — ведь львы уже сожрали многих, а у вас, на беду, не осталось пирожного.
— Что ж, придется умереть, — вздохнула королева. — Увы! Я бы меньше горевала об этом, если бы успела выдать замуж мою дорогую дочь!
— Так, стало быть, у вас есть дочь? — воскликнул Желтый Карлик (его прозвали так за желтизну кожи и за то, что он жил в апельсиновом дереве). — Право, я очень рад, потому что давно уже ищу жену на суше и на море. Если вы отдадите ее за меня, я спасу вас от львов, тигров и медведей.
Королева посмотрела на ужасного Карлика, и своим видом он испугал ее не меньше, чем прежде львы. Задумавшись, она ничего не ответила.