Кабул на военном положении

де Вилье Жерар

Он вскочил на ноги и встретился взглядом с Гульгулабом. Стоя в двух шагах от него глухонемой покатывался со смеху!

Он не успел спросить бородача, что именно так развеселило его. Крутя перед собой автомат, коротышка двинулся на рослых зверей, награждая их сокрушительными пинками. Один из них, которому он ударом приклада рассадил голову, с визгом кинулся прочь. Оставшиеся двое, осыпаемые ударами, мало-помалу пятились к загону.

Когда собаки отступили в псарню, Гульгулаб захлопнул дверь, подошел к Малко и поцеловал ему руку!

* * *

Песьи

клыки оставили несколько кровоточащих ран на левой ноге Малко, свирепый лай еще звучал в его ушах. Еще не оправившись от потрясения, он следовал за Гульгулабом. Они вошли в дом и вновь оказались в гостиной. Селим Хан ждал его, затянутый в зеленый мундир с красными погонами. Спереди на поясе у него висел кольт 45-го калибра. Глаза его приобрели более осмысленное выражение, и, судя по всему, он был теперь более или менее готов вести беседу. Проворно двигая руками и мыча, глухонемой объяснил увиденное им. Когда он кончил, Селим Хан подошел к Малко, обнял его и дружелюбно сказал по-русски уже не столь непослушным языком:

– Когда кто-нибудь берется вместе со мной за опасное дело, я должен знать, смел этот человек или труслив. Я доверяюсь мнению Гульгулаба. Ему нет равных в отваге. Если я скажу, он пойдет на танки с голыми руками. Он объяснил мне, что ты достойно держался против собак. Теперь мы можем потолковать и отобедать. С нами будут мои жены, но они говорят только на дари. Ты любишь женщин?

– Конечно, – отвечал Малко, несколько оторопев от столь средневековых повадок.

– У меня десять жен! – гордо объявил Селим Хан, расставив пальцы на обеих руках.

Тут Гульгулаб прервал его, мыча и указывая пальцем на окровавленную штанину Малко.

– Подожди, сейчас тебя перевяжут. Идем, – пригласил его Селим Хан.

Они вышли из гостиной и по витой лестнице поднялись на третий этаж. Селим Хан позвал звучным голосом:

– Канди!

Одна из дверей отворилась, и Малко увидел пухлую брюнетку в желтом платье. Ее треугольное лицо было густо накрашено, похотливые глаза подведены синим, а губы пухлого рта сверкали так, что впору было зажмуриться. Селим Хан бросил несколько коротких слов и подтолкнул к ней Малко.

– Канди займется тобой. Потом сядем к столу.

Канди и Малко вошли в покой, где стоял душный запах. На ночном столике вокруг бутылки "Гастон де Лагранжа" стопками лежал гашиш. Пол был застелен коврами, а тяжелые занавеси каштанового цвета поглощали все звуки. В углу помещался видеомагнитофон фирмы "Самсунг", а рядом с ним – стопка кассет. Канди жестами показала ему, чтобы он лег на кровать. Когда она склонилась над ним, он увидел, что у нее такие же хмельные глаза, как у Селима Хана. Все обитатели дома жили в гашишном угаре! Из-под кровати торчал приклад автомата. Канди запихнула его ногой подальше. Она ловко стащила с Малко брюки и осмотрела укусы.

Принеся из аптечки в ванной пузырек со спиртом, она промыла рану и перевязала ее с проворством медсестры.

Малко потянулся за брюками, но она опустилась рядом с ним на колени и с развратной улыбкой накрыла соединенными ладонями то, что скрывалось под плавками. В одно мгновение плавки были

сняты, и на его плоти запечатлелись следы губной помады. Видимо, это входило в курс лечения... Канди трудилась со знанием дела, время от времени плутовски поглядывая на него.

Неожиданно у дверей послышались приглушенные смешки. Малко повернулся в ту сторону и увидел две прелестные головки, которые сразу же скрылись. Канди немедленно удвоила усердие, и через несколько секунд вызвала извержение семени, выкачав из Малко все до последней капли. Что и говорить, ощущения более приятные, чем от собачьих клыков!..

Пока она поправляла сильно попорченный грим, он оделся, и они вдвоем спустились по винтовой лестнице. Селим Хан становился гостеприимнее.

* * *

Две длинноволосые густо накрашенные красотки – одна брюнетка, другая рыжая от хны – стояли за спинкой кресла, где восседал Селим Хан. Те самые, что заглядывали в дверь спальни. Но они и глазом не моргнули. Рядом с афганцем стояла пышнотелая, обтянутая китайским платьем девица с толстым слоем краски на лице. По виду распутница такая, что перещеголяла бы всех остальных вместе взятых. Одна рука Селима Хана скрывалась под столом, видимо, занятая блужданием по ляжкам девицы.

– Ну что, теперь лучше? – спросил он Малко по-русски. – Канди хорошо тебя полечила?

– Очень неплохо! – откликнулся Малко.

Он уселся. Канди, скромно потупившись, устроилась рядом с ним.

Кушанья подали в столовую: рис, баранина и даже наполненная икрой салатница, окруженная многочисленными блюдечками с яйцами, луком, салатами.

Селим Хан навалил на лепешку нан полфунта икры и приступил к трапезе.

Через десять минут он уже успел опорожнить поллитра водки. Одна из женщин любезно предложила Малко плитку гашиша, но он отказался. Пристроившийся сбоку Гульгулаб пальцами отправлял в рот щепотки риса, запивая их чаем. Он подошел к Малко и погладил его по голове, ласково ворча. У него появился новый друг... Селим Хан рыгнул, что-то шутливо сказал женщинам на дари и через стол наклонился к Малко.

– Когда же ты принесешь мне деньги?

– Если я верно понял, – отвечал Малко, – ты хотел вернуться к своему племени в Кандагаре, чтобы сражаться рядом с твоими старыми друзьями.

Движением руки Селим Хан прервал его:

– Я больше не хочу сражаться. Я хочу мира. Слишком много людей погибло. Я хочу только убить Гульбуддина.

Селим Хан рассмеялся.

– Если ты пришлешь мне голову Гульбуддина, я пойду за тобой куда пожелаешь... Можешь сколько тебе угодно жить среди людей моего племени.

Он опорожнил еще один стакан водки.

Женщины, хранившие, но обычаю, молчание, закурили огромные самокрутки с гашишем, распространяя вокруг смрадный дым... Селим Хан пустился в повествование о своих ратных делах. Встав из-за стола, он стащил с себя рубаху и показал Малко свежий рубец на спине. Малко, конечно, предполагал, что переговоры будут трудными, но такого не ожидал. Ему все же удалось пустить в ход свой главный козырь:

– Американцы готовы передавать тебе то оружие, которое получал прежде Гульбуддин.