Кабул на военном положении
Шрифт:
Дженнифер Стэнфорд отдала предпочтение бокалу "Гастон де Лагранжа", который согревала в ладонях больших рук с коротко остриженными ногтями. Они устроились вдвоем в боксе, подальше от столиков. Чтобы рассеять сомнения по поводу столь быстрого их сближения, она сказала кое-кому из коллег, что Малко привез ей деньги. В Кабуле было мало женщин, мужчины едва не дрались за них. В зал вошел усатый господин с крючковатым носом, направился к ним и, радостно осклабившись, поклонился молодой женщине.
– Добрый вечер, мисс Стэнфорд!
Она холодно отвечала ему и шепнула Малко, едва
– Брат Наджибуллы! Жирный боров! Каждый день названивает мне. Все мечтает затащить к себе в постель. Недавно предлагал сводить меня в Пул-э-Шарки.
– Вам объяснили мою задачу? – спросил Малко.
– Разумеется. Я уже связалась с Селимом Ханом. Он ждет вас.
– Он охотно встречается с нашим братом?
– Весьма. Я виделась с ним два дня назад, и он дал мне свой телефон. Единственная загвоздка в том, что он недавно обзавелся еще одной женой, шестнадцатилетней девчонкой, а если к этому прибавить еще гашиш и водку, то весьма трудно улучить время, когда к нему можно подступиться... До полудня он отсыпается и свежее всего выглядит часикам эдак к трем.
– А сыщики ХАДа не берут на заметку гостей Селима Хана?
– Не думаю. Конечно, шпики так и кишат в гостинице, но все журналисты встречаются с Селимом Ханом. Он ведь – "добровольно примкнувший", правительство любит похвастаться им... Нас повезет один знакомый таксист. Малый смышленый, да и по-английски говорит.
– Вас не трогали ни разу с тех пор, как вы здесь? Австралийка отрицательно покачала головой:
– Нет, журналистов они щадят. Да и в сущности, за что им зацепиться? Чиновники из правительственного аппарата отмалчиваются, а остальные избегают нас. Тяжелее всего здесь – это как раз сидение взаперти. Отъезжать от города более чем на двадцать километров нам запрещено. Да и эти "моджи"...
– Они в самом деле опасны?
– Да нет, не сказала бы. Но если кто-то из местных заметит, что вы встречаетесь с ними, вас вышлют из страны первым же самолетом. Уже были такие случаи.
Ресторан пустел: журналисты шли спать. Малко поставил свою подпись на счете, а Дженнифер Стэнфорд допила свой "Гастон де Лагранж". Они вдвоем вошли в кабину лифта. Вдруг она сказала:
– Я много слышала о вас... В нашей среде вы, можно сказать, легендарная личность...
Она в упор смотрела на него восхищенными глазами. Но тут кабина остановилась, и Малко так ничего и не сказал ей в ответ. Они расстались в коридоре.
– Завтра с утра пойду покатаюсь по городу. Посмотрю, что и как, – объявил Малко. – В два часа встретимся здесь. Да, надо будет еще наведаться к менялам.
– Я поеду с вами, – предложила Дженнифер Стэнфорд. – Мне тоже нужно поменять валюту.
Высоченные сугробы громоздились у подъезда гостиницы «Кабул», где Малко отпустил такси. Угрюмое серое здание сталинского пошиба находилось в самом центре Кабула, как раз напротив парка, окружающего резиденцию президента. Малко пошел прочь от гостиницы под ярким солнцем, которому все же не удавалось растопить снег. Глухо урча, мимо проехал грузовик с установленной в кузове станиной спаренного пулемета. Между корявых берез виднелось обиталище Наджибуллы. Вокруг так и кишели оборванные солдаты охраны.
Малко шел, никуда не сворачивая, по Паштукистан Роуд, по обеим сторонам которой сплошными рядами тянулись лавки торговцев старинной утварью и коврами. Для отвода глаз он несколько раз заглядывал в магазинчики, вяло приценивался к какой-нибудь безобразной поделке из чеканной меди или оружию прошлого столетия. Лишившись покупателей с выводом советских войск, торговцы готовы были спустить весь товар за бесценок.
Паштукистан Роуд кончилась, направо за углом начиналась Чикен-стрит, бывшая в прежнее время пристанищем хиппи. Здесь царили торговцы коврами и мехами. На перекрестке торчал бронетранспортер с развалившейся на капоте четверкой солдат. Когда-то в этом квартале десятками убивали русских. Любопытно знать, следят ли за ним хадовские ищейки? Он, вроде, ничем не отличался от любого журналиста.
Он шел, обходя расстеленные на тротуаре ковры. Торговцы повыскакивали из лавчонок, наперебой стараясь затащить его к себе. Раза два или три позволив себя уговорить, он добрался, наконец, до номера 37. В витрине был вывешен странного вида ковер со стилизованными танками и вертолетами. Детище войны.
Из двери выскочил обладатель усов, изогнутых наподобие велосипедного руля, вцепился ему в рукав и начал зазывать по-английски:
– Сэр, зайдите на чашку чая! Взглянете заодно на мои ковры!
Поколебавшись для вида, Малко вошел в тесную, увешанную коврами лавчонку. Хозяин усадил его на скамеечку.
– У меня чай без сахара: в Кабуле его теперь не достать. Вас устраивает?
Не дожидаясь ответа, он принялся раскатывать перед Малко многоцветные ковры. Малко краем глаза посматривал на него. Даже если за ним следят, сыщики вряд ли придадут этому значение. Малко ни на минуту не забывал, что находится во вражеской стране с могущественной службой безопасности, созданной восточными немцами и опекаемой советской охранкой. Надо держать ухо востро: у КГВ большой к нему счет!.. Видя, что возможный покупатель и ухом не ведет, торговец оставил свои хлопоты.
– Так что же вам угодно, сэр?
– Женщину, – отвечал, улыбаясь, Малко.
Афганец рассмеялся с понимающим видом:
– В Кабуле много очень красивых женщин, но все они под чадрой. Нужно знать язык дари. Вы говорите на дари?
– Нет. Вас зовут Хадж Халах Рахман?
Афганец с удивлением воззрился на Малко.
– Вы знаете меня?
– У нас с вами общий друг, Сайед.
Улыбка слетела с лица ковровщика.
– Среди моих знакомых нет человека с таким именем. Это какая-то ошибка. Взгляните-ка на этот бухарский ковер. Я его вам...
Малко перебил:
– Сайед. Блок 35 Б. Это что-нибудь говорит вам?
Афганец молчал, пристально глядя в глаза Малко. Потом спросил, сильно понизив голос:
– Где вы видели Сайеда?
– В Дели.
– Кто вы?
– Друг. Сайед говорил, что вы можете отвести меня к Биби Гур.
– Я не знаю, в Кабуле она сейчас или нет.
Афганец все еще сомневался. Малко наклонился к нему.
– У меня мало времени: я здесь не на отдыхе. Биби Гур не арестована?
– Нет, нет. Как вас зовут?