«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник)
Шрифт:
Кто-то нашел в бывших школьных классах географическую карту. Ее повесили в коридоре и втыкали самодельные флажки на медицинских иголках от шприцев, обозначая линию фронта. У этой карты курили, спорили до хрипоты, отстаивая свою правоту. Известное дело – каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны.
День за днем позиции флажков, обозначавшие линию фронта, приближались к Москве. Разговоры становились все тревожнее. Пока название «Москва» не звучало между ранеными, но как-то подразумевалось.
Я не раз размышлял, лежа на госпитальной
Сначала татаро-монгольское иго прокатилось асфальтовым катком по молодой и слабой еще Руси, унеся многие тысячи жизней убитыми и угнанными в рабство. Потом – полусумасшедший деспот Иван Грозный с его опричниной и массовыми казнями – взять хотя бы для примера трагедию Великого Новгорода. Пережив череду самодержцев всея Руси и познав все «прелести» крепостного права, а фактически – рабства, русский народ вздохнул облегченно после его отмены. Но ненадолго. Волна терроризма, захлестнувшая страну, привела к удивительному феномену – двоевластию. Россией правили и царь, и Советы. Затем – социалистическая революция, Советская власть.
Ленин сразу же выслал из страны элиту – умных и интеллигентных людей. Оставшихся образованных сгноил в Сибири.
А взять хотя бы восстание тамбовских крестьян под предводительством Антонова? Не от хорошей жизни взялись они за вилы. Продотряды выгребали из амбаров последнее зерно, люди ели лебеду, пухли с голода и умирали тысячами. И главный большевик утопил восстание в крови. Больше ста тысяч крестьян было зверски убито, отправлено в ссылки, дома их сожжены. Конечно, не могли крестьяне противостоять регулярным воинским частям, вооруженным пулеметами, орудиями, бронеавтомобилями. Кстати, первый свой орден Боевого Красного Знамени будущий маршал и полководец Г. К. Жуков получил именно за подавление этого «мятежа».
Сталин оказался еще жестче. Сначала – уничтожение крестьянства, насильственное насаждение колхозов, последовавший голодомор, унесший сотни тысяч жизней, потом – массовые репрессии, в том числе и верхушки командного состава Красной Армии, оставившие армию накануне войны без опытных офицеров и генералов. И обеспечивался «сталинский порядок» многочисленными тюремщиками, конвоирами, следователями НКВД, судьями. Репрессивный аппарат «трудился» в поте лица, выполняя заказ «отца наро-
дов». Все учреждения, заводы, все общество было насыщено доносчиками и соглядатаями. Страх сказать «лишнее слово» царил на работе, на службе, в семьях. Неосторожные просто исчезали по ночам в крытых машинах.
И разведка – военная и политическая – предупреждала Сталина о том, что Гитлер планирует нападение на Советский Союз. Но слишком самонадеян был грузин, думал переиграть Гитлера.
Все ошибки, заблуждения – просто глупость и недальновидность руководства страной теперь расхлебывал народ – своим горбом, своей кровью.
Потому и не спалось мне по ночам,
А народ – солдаты те же, хоть и говорили о вере в идеи Сталина и верности идеям коммунизма, жизнь свою клали на алтарь победы не за Сталина и ВКП(б), а за Родину, за землю свою.
Шли дни, миновала неделя моего пребывания в госпитале.
Как-то ближе к вечеру группа ходячих раненых решила отправиться в город. А одежды-то ни у кого нет – больничные халаты только, из-под которых виднелись кальсоны да стоптанные тапочки на ногах. Мы сбросились, у кого что было – кто гимнастерку старенькую нашел, кто – брюки, кто ботинки свои дал.
Отправились в самоволку вчетвером – именно на стольких хватило одежды. У бабушек раздобыли за махорку самогон. Само собой, не выпили – принесли в госпиталь. И устроили после ужина легкий сабантуй.
В разгар пьянки, правда, – тихой, в палату ворвался разгневанный начальник госпиталя. Самогона уже не было, только пустые емкости. Он кричал, что «завтра же всех к чертовой матери на фронт выпишу», ногами топал. А что, собственно, он может? На фронт мы и без него угодим. Улегшись, мы потравили скабрезные анекдоты и – спать.
Наутро после завтрака в палату вошел молодой – лет тридцати – майор. Все притихли, думая, что начальник госпиталя нажаловался в НКВД. Однако дело повернулось совсем другой, неожиданной стороной.
– Танкисты есть? Ну – из выздоравливающих?
Отозвались двое – я и еще один танкист, Сергачев, лежавший в углу. Он получил сильные ожоги рук, но они уже почти затянулись. Повезло парню в том последнем бою – весь экипаж в танке сгорел, он один успел выскочить. Промасленная и пропитанная топливом одежда вспыхнула мгновенно, и пока он ее срывал с себя, обжег руки.
Майор подошел сначала к нему:
– Как чувствуешь себя, танкист?
– Уже ничего. – Раненый повертел перед собой вытянутыми руками.
– На каких танках воевал?
– На БТ.
– Сгодится, – сказал майор, записывая фамилию танкиста.
Затем подошел ко мне:
– Как здоровье?
– Спасибо медикам, хожу вот, скоро и бегать буду.
– Т-34 знаешь?
– Воевал на нем, подбит был.
Майор обрадовался мне, как брату:
– Кем воевал?
– Командиром танка – сержантом был.
– Фамилия?
– Колесников.
Майор черкнул на бумажке и мою фамилию.
– С ранами-то как? Выписать смогут?
– Да я уже почти здоров.
– Ко мне пойдешь?
Мне было все равно – куда, но в пехоту, понятное дело, не хотелось.
– Пойду.
– Вот и славненько. Я – к начальнику, готовься.
Майор ушел. А чего мне готовиться? Вещей нет, одежды – тоже. Даже документы мои, как я позже узнал, и те были в канцелярии, у писаря. Но майор оказался мужиком пробивным.