Все вы пишете, да пишете,На морозны окна дышите.В белом снеге – баба белая,Красноротая, дебелая,А за бабой город Вологда,Небеса на крест наколоты.Память – битая посудина.Время... Время тень Иудина.Тень проклятая, текучая,Снегом Вологды закручена,Колокольным звоном залита...Вы пишите крепко, намертво,Больно уж бумага лакомаНежному огню каминному,Вон, у вас окно заплакало,Тень Иудина раскинулаКрылья над столом, над комнатой.Время носится над Вологдой.Тень лохматая, саженнаяНапугала, закрутила...Помолитесь за блаженногоБатюшкова Константина.
1893
Качели
Покуда
мой романсовый двойникБренчит на фортепьяно в прошлом веке,Я слушаю сквозь радиопомехиСочувственные вражьи голоса.А через пол каких-нибудь часаКо мне придет тишайший мой любовник,Мой полугений, полууголовник,И ливерная будет колбаса,И плавленый сырок, и поллитровка.Весь напряженный, как боеголовкаАмериканской бомбы, он влетитИ молча сядет. Далее петит.Покуда мой романсовый двойникЗаводит шашни с розовым корнетом,Я мокрой югославской сигаретойЗатягиваюсь и пускаю дым.Ночь на дыбы над городом седымВстает и застывает. Стоп, корнет.Не суетись. Мне только десять лет.Я пионерка девочка Татьяна,Век короток, как миг. Молчи, покаОбиженно лепечет фортепьяноПод пальчиками крошки двойника,Попей чайку, погрейся, посиди,Там холодно, и вечность впереди,Век короток, как миг, а миг, как год.Мне десять лет. А может, сто. Ведь вот,Который век жива и невредимаМороженщица с профилем совы,Под фартуком пальто из габардина.А конь под основателем МосквыИмеет то, на что мы все глядели,Подсовывая взгляды под коня.Из пионеров выгнали меня,Восстановили через две недели.За что – не помню. Слишком долог век,И слишком густо валит вечный снег,Качая Оружейный переулок.Мой одноклассник, пожиратель булок,Впоследствии счастливый гражданинНеведомого штата Алабама,Под снегом весь, как под вуалью дама,Сквозь снег несется с горки на задуВ семидесятом, кажется, году.Лет сто назад, а может, и вчера,Я из сапог выскребываю льдинки.Он машет мне из глубины двора,И варежка свисает на резинке.Молчи, корнет, там вечность позади,Там темнота за каждым поворотом.Лишь лампочка в парадном криворотомГорячая, как крестик на груди.Опять петит. И далее – двойник,Романсовый, которого забыли.Бобровый воротник в алмазной пыли...Ох, этот мне бобровый воротник!И муфточка, и сани, и румянец,Усы корнета где-то у виска.Мне, пионерке, не носили ранец.Я им дралась. Весна была крепка.Шибала в нос, как квас и газировка.Сухой асфальт. Кроссовки. Стометровка.На улице Ермоловой свистит в ушах весь мир,Как соловей над речкой,Как паровозик, как сверчок за печкой,Как на дежурстве милиционетр.Я обгоняю всех на сантиметр.И вот стою у финиша одна.Петит окончен. Выпита до днаЧесть двойника. О, Боже, честь девичья!И, позабыв про клятвы и приличья,Корнет слинял на огненный Кавказ.Тут передали музыку как разПечальную откуда-то из Кельна.Романсовый двойник, тебе не больноЛежать в земле, как пузырьку в стекле,Как в янтаре пчеле замысловатой,Такой красивой и невиноватой?Но прошивают точки и тиреТвою, двойник, лирическую тему,Как швейная машинка маркизет.От А до Я, или от А до Z,Все точки и тире долбят мне темя.Бобром оборотился воротник,Ушел в леса, завел себе бобриху,Но браконьеры подстрелили их,А вражий голос стерся и затихПод Пахмутову, радостну и лиху.Привет тебе, романсовый двойник!Смешно и неуютно в этом мире.Мне двадцать два. Мне дважды два четыре.Мне только век. Век короток, как миг.
1983
«Плотный жар перед закатом...»
Плотный жар перед закатом,Гул волны, обрывки блюза.На булыжнике покатомИспаряется медуза.Город нежится в июне,Сытый, глянцевый, пригожий,Майки «Маде ин Сукхуми»,Груды бус и босоножек.Лавки, лавочки, лавчонки,Фото в шлапе и на фоне.Дух лавашный, дух перченый,И собаки ростом с пони.Кофевара взгляд миндальный,Полосатые подтяжки,Для кофейного гаданьяПеревернутые чашки.Небо чисто и высоко,Вспыхнул день, и был таков.Мальчик в банку из-под сокаСобирает светляков.
1983
Из цикла «Комната»
«Сначала было Слово. Нет, клопы...»
Сначала было Слово. Нет, клопыЗа серобурмалиновым паласом.Соседка тетя Маня жарит мясо.На цыпочках в кладовке ходит ПЫ.ПЫ ходит, и ложится Мягкий знакНа лоскутки, на Л, на лисью шапку,Летает моль, и лысины в меху,И лыжной палки вздернутая лапка,И лампочка лимонная вверху.Все мелочи, младенчества дары,В карманах дыры, драные коты.Кромешного младенчества дворы,Чудачества чердачной темноты.И что за страсть – себя припоминатьВ подробностях, пригодных для кладовки?Слова обноски и слова обновкиСтократным повтореньем доконатьДо ломоты в висках, до тошноты,До обморока, до потери смысла.Такая тишь
над городом повисла,Что слышно, как потрескивают сны,Как черные стволы напряжены,Как листья тополиные прохладны.Топорщится асфальт от тишины,И лопается лампочка в парадном.Мели, Емеля, подбирай слова,Грызи свой торопливый карандашик.День кончился. Душа твоя жива.Тебе светло и страшно до мурашек.
1984
«Маменьку сани от нас увезли...»
Маменьку сани от нас увезли,Снег повалил, звали к чаю, я плакал.Нянино зеркало прыгнуло на пол,Тихо осколки светились в пыли.Няня крестилась, шептала: к беде!Папенька хмур, и теперь уж надолго.Маменька в шубке, конечно, продрогла,А на ночлег остановится где?Поле, да поле, да снег без конца,Дальше леса, а за ними столица,На подоконнике тень шевелится,Папенька не поднимает лица.Ходит в халате, ладони, как лед,Грубой щетиной оброс некрасиво.А в кабинете шкатулка поетКислую песенку про Августина.
1983
«А за ребенком приглядит луна...»
А за ребенком приглядит луна,Веселая и ласковая нянькаС округлою улыбкой акварельной.Он спит, и проплывают сны егоВ продолговатой лодочке ладониПо озеру цветастому подушки.А в комнате развешаны портретыМужчин и женщин, любящих ребенка,Старух и стариков, его не знавших,Но ждавших до последнего дыханья,Оставшегося в теплых половицахИ в шепоте заплаканного сада,В следах, оборванных на серединеАллеи, словно шедший человекПоднялся в воздух здесь и улетел.А за ребенком приглядит луна.
1985
«Весенний ветер. Все прекрасно...»
Весенний ветер. Все прекрасно.Простой вальсок ночей и дней.И не близка еще развязка,Но уж известно, что у нейГлаза неласкового цвета.Дрожит какая-то планетаЗа свежевымытым окном.Что в этом городе больномТеперь ночами происходит?Сырыми спичками соря,От фонаря до фонаряПечальный алкоголик ходит,Ночной интимный баритонПоет о сбывшейся надежде,Все у него «любовь и вновь»,Сочится из Ливана кровь,И ясно каждому невежде,Что это давит Вашингтон.От англицких морских знаменТемно в свободной Аргентине.Там якоря на теплой тине.Там на Мальвинских островахТоска такая... В кружевахГуляют чуждые прибои.От сухости трещат обои,И лампы плутоватый светКакой-нибудь родной предметТак исказит, что выйдет чудо.Развязка не близка покуда.
1984
«Так этим летом тяжело...»
Так этим летом тяжело,Что не поднять лица.Угар Садового кольцаЛожится на стекло.На воле зной, и в доме зной,Слипаются глаза,Не спать нельзя, и спать нельзя,И сон приходит злой.Такой приходит злобный Сон,Рогатый и кривой,Со скрежетом вращает онУжасной головой,Таращит жгучие зрачкиИ говорит: «Привет!С тобой возись, тебя учи,А толку нет, и нет!»Слова его ловлю с трудом,Хочу и спать, и пить.А он мне говорит: «Пардон,Взорвать мне, что ли, этот дом,А может, подпалить?»Стою на кухне босикомИ из-под крана пью.Он машет толстым кулакомИ говорит: «Убью!»Да отвяжись ты, нечисть, жуть!Зеваю сладко, и ложусь,И выключаю свет.Тогда он говорит: «Гуд бай!С тобой возись, тебя пугай,А толку нет, и нет»
1981
Мелодрама
Ее душа рвалась на части.Он был спокоен и жесток.Давно перекипели страстиДа испарился кипяток.Но снова бестолковый случайИх глупые сшибает лбы.Дорога, да песок колючий,Да телеграфные столбы.Она его давно забыла.Вот мелодрама, без прикрас!Ведь так она его любила,Как это до€лжно в первый раз,Так, что, влетев домой с вокзала,Не скинув грязных башмаков,По телефону отказалаВернейшему из женихов.Развязки нет, и нет начала,И чем счастливей, тем скучней.Она теряла и встречала,Все было хорошо у ней.Хвостом качнула электричка,Они расстались навсегда.Она была так неприлично,Так безнадежно молода.А он? Да что там, небылица.Пустая площадь при луне.Какая разница, кто снитсяЗамужней женщине во сне?
1981
«Доплетет паутину паук...»
Доплетет паутину паук,Пыльный луч в паутине рассеется.Все здесь будет валиться из рукДо конца оглашенного месяца.И лица не поднять, не вздохнуть.Этот август когда-нибудь кончится.Доживем мы его как-нибудь,Будем делать потом, что захочется.Мы поедем в Серебряный Бор,Постоим возле Лыковской Троицы,Все, что мучило нас до сих пор,Все само потихоньку устроится.