Качели судьбы
Шрифт:
— Славка!
— Нет, ты не сердись. Вот послушай. У меня родители в стальцехе работают — отец у плавильной печи, а мать крановщицей. Зарабатывают очень прилично…
Да, Лариса знала, что из заводчан литейщики получают самую высокую зарплату. Но Славка Ларионов вовсе не так представлял себе благополучие своей будущей семьи. Он уже работал официантом в большом ресторане в центре города. Увидев, как Лариса вскинула брови — удивлённо и непроизвольно-брезгливо, он улыбнулся:
— Ага, понял! Ты думаешь — лакейская и крохоборская профессия? А почему у нас так к официантам относятся? Потому, что по большей части они грубы и наглы, обсчитывают и вымогают чаевые. Но это перед обычными посетителями, случайными. А перед завсегдатаями и денежными
— А тебе разве не то же приходится делать?
Славка покачал головой:
— Не иронизируй, я тебе сейчас что-то расскажу.
В начале лета он поехал по турпутёвке в Венгрию. Три недели жил в маленьком курортном городке Балатоналмади на озере Балатон. При гостинице работал большой ресторан, где их, туристов, кормили. Причём группы там были самые разные, не только из Союза, но из обеих Германий, Австрии, Англии, Польши. В первый же день Славка обратил внимание на официантов. Были это только молодые парни — стройные, грациозные, ловкие, как жонглёры. Они не пользовались подносами, носили, порхая между столами, по пять-шесть тарелок на каждой руке. Улыбки не сходили с их лиц, а терпению и доброжелательности, с которыми они разъясняли всё о блюдах, приборах, салфетках — можно дивиться было. Эти мальчики сразу стали любимцами всех туристов. Славик, который уже подумывал о профессии официанта, был заворожён. На другой день, на пляже, он увидел двух ребят из обслуги ресторана — у них был выходной. Лаци и Фери не слишком удивились Славкиной просьбе — стать у них стажёром. Метрдотель немного поразмышлял, но, в конце концов, согласился. Все венгры сносно говорили по-русски, объясняться не составляло труда. И вот, пока другие туристы развлекались, купались, ездили на экскурсии, флиртовали, он, Славик Ларионов, проходил практику у мастеров высшего ресторанного пилотажа. Трудился в поте лица, раз в день на часок выбегал окунуться в Балатон. Начинал с раннего утра и заканчивал после ужина, убрав зал. Уставал. Но так нравилась ему и наука, и работа, что даже усталость была в радость. Коллеги-туристы, конечно, подсмеивались, подкалывали, но не зло. А когда пришло время уезжать в Будапешт и оттуда домой, он умел всё, что умели Лаци и Фери. Даже метрдотель сказал ему об этом.
Ларисе было очень интересно.
— И что, Славик, ты сейчас работаешь именно так?
— А вот пойдём со мной в мой ресторан, сама увидишь. И знаешь, чаевые — это вовсе не зазорно, если ты не вымогаешь их у людей, а они сами дают, от души. А мне жаловаться не приходится: такие чаевые отстёгивают, что коллеги даже злятся. Кое-кто съел бы меня с потрохами. Но наш шеф меня ценит, в обиду не даёт. Я у него банкеты самой высокопоставленной публики обслуживаю. И тогда уж деньги сыплются, как из дырявого мешка. Делюсь с шефом, конечно, такой закон.
Бывают же такие повороты в жизни! Никогда не думала Лариса о Славке-рыжем, как о… Даже в голову не приходило. А в тот вечер заколебалась. Когда он уходил, не обещала скорого ответа, но и «нет» не сказала. И Славик стал приходить каждый день. Они гуляли, когда была хорошая погода, ходили в кино или сидели в кафе. Причём Славка знал очень хорошие кафе в разных районах города — уютно-интимные, комфортабельные. Была Лариса и в ресторане «Люкс», пошла туда вместе с Таней Волковой. Славка посадил их за столик на своей стороне. Ларионов был великолепен. Татьяна ахала, глядя на бывшего одноклассника. Отутюженный, как с витрины, костюм, крахмальная салфетка на сгибе руки, неуловимое движение — и без хлопка открыта бутылка шампанского, лишь дымок из горлышка… Улыбка, жесты не угоднические, а доброжелательные, полные достоинства. Одинаково внимателен ко всем: и к скромной пожилой паре, и к молодёжной компании, и к трём уже изрядно подвыпившим холёным мужчинам в дорогих костюмах.
Побывала Лариса и у Славки дома. Он жил в своей квартире. Родители, получив трёхкомнатную квартиру, почти сразу обменяли её на две комнаты для себя и одинарку для сына. Так что обитал Славка в центре
Все дни, а иногда просыпаясь по ночам, Лариса думала. Она, конечно, Славку не любит. Но… он ей нравится. Но… он её очень любит. А, может, это и есть главное — быть любимой? Может — рядом её счастье? Он такой самостоятельный — профессия, квартира… Когда они сидели у него дома, Славка сказал:
— Эта квартира — настоящее богатство. Когда нам нужно будет — легко обменяем на двухкомнатную, а с доплатой, так и на трёхкомнатную.
Он сказал «нам нужно будет» и не отвёл взгляда. Он смотрел на неё, словно просил ответа. И Лариса решилась. Сказала:
— Да, я согласна.
Тогда он поцеловал её впервые и сказал:
— Завтра утром я приду, официально спрошу согласия у твоих родителей, и мы поедем сюда, в центр, во Дворец бракосочетания. Я узнавал — как раз по средам у них приём заявлений.
Он проводил её домой и в подъезде какое-то время ещё не отпускал, целуя вновь и вновь. Как и после первого поцелуя, у Ларисы каждый раз появлялось сильное желание вытереть губы и она с трудом сдерживалась. Наконец она вырвалась:
— Всё, Славик, всё! Я устала, а ещё с родителями разговор предстоит. Да завтра.
Родители ещё и вправду не спали. Встретили её настороженно, словно предчувствуя событие. И Лариса с порога брякнула:
— Выхожу замуж!
— Опять? — сыронизировал отец, подняв бровь. А мама задохнулась от неожиданности.
— За этого рыжего?
— Мама, ты же знаешь Славика, он мой старый друг!
— Это ничего, что рыжий, — сказал отец. — Парень очень даже симпатичный. Вот только профессия… Что бы там ни говорила ты, детка, а в этой сфере, торгово-ресторанной, честный человек или уйдёт, или втянется в махинации.
— Но главное, Ларочка! — воскликнула мама. — Разве ты его любишь?
— Он меня любит, а я — полюблю! — отрубила Лариса. — И вообще, папа и мама, завтра утром он придёт просить моей руки. Так что будте готовы. А я пошла спать.
Она не смогла заснуть в эту ночь. Чего только не говорила сама себе, как ни убеждала, что поступает верно… Вспоминала школьные годы и палаточный лагерь: спокойного, всегда готового помочь мальчика. Сравнивала Славку и Альберта — не в пользу последнего. И его жизненная цепкость поразила её, а ведь он совсем мальчишка! Готов всё для неё сделать. А что? — не лучше ли быть любимой, чем любить без особой взаимности?.. Обо всём, обо всём этом и многом другом думала ночью Лариса. А когда светало, расплакалась и призналась себе: нет, не могу! С брезгливостью думала о том, что завтра вновь нужно будет с ним целоваться! Господи, если поцелуи этого человека так ей неприятны, то как же она собирается жить с ним? Всю жизнь! Но ведь дала ему уже слово? Нет, не могу!.. Но ведь обещала… Нет, нет, ни за что!
Когда он стал на пороге, нарядный, с букетом цветов, мелькнула спасительная мысль: «Он ведь школьный товарищ, не должен обидеться. Не так уж всё это серьёзно. Поговорим, посмеёмся, будем вновь друзьями…»
А он пошёл домой и перерезал себе вены…
— Сева, мне и сейчас страшно вспомнить! Говорят, его спасли случайно: мать ждала у себя дома нас, жениха и невесту, потом стала беспокоиться, поехала к нему на квартиру, открыла дверь своим ключом… Ко мне на следующий день Танюша прибежала, а ей кто-то из одноклассников позвонил, сказал, что Славка в больнице. О причине его поступка никто не знал. Он был сдержанный, молчаливый, наши отношения не афишировал. Одна Татьяна, но она не болтушка… Я, знаешь, хотела пойти к нему в больницу, но… что бы я ему сказала? Как бы мы посмотрели друг на друга? Так я его больше и не видела. Пару раз издалека — с девушкой, совсем молоденькой. От ребят слышала, что он женился чуть ли не на школьнице, ребёнок родился. Ну и думала: «Слава Богу, всё у него хорошо». А оно вон как… Неужели я в этом тоже виновата?