Качели судьбы
Шрифт:
Она кивала головой, понимая, что влетит ей от мастера, что идёт уже вторая половина месяца, работы прибывает, уходить надолго нельзя. Но не могла смотреть в его печальные глаза, говорила:
— Только на полчасика, граф.
Но он уводил её в какой-нибудь закуток заводского сквера, садился рядом, брал за руку и говорил о чём угодно, лишь бы подольше не отпускать. Вот только его молодой жены и семейной жизни разговор не касался — словно этого не было. И, как она и предвидела, неприятности не заставили себя ждать. Контролёры — сначала Любаша, потом Мария Сергеевна, — стали предупреждать: «Брось, Лариса, гулять с женатым! В цехе уже об этом вовсю судачат!» А потом Лукьяныч и собрал актив — надавили, видно, на него цеховые блюстители морали. Однако на том собрании Лариса не позволила сделать себя
— Мы с Сарматовым дружим давно, все это знают. Именно дружим! У него была невеста, стала женой, у меня есть парень, может я тоже скоро замуж собираюсь! Ведь мы с Валеркой видимся у всех вас на глазах, на заводе. За проходной никаких отношений не поддерживаем, нам это не нужно. Так что же значит: с неженатым дружить можно, а с женатым уже нельзя? Это по-советски?
Оставили её в покое и страсти вокруг них поутихли. Но и граф, узнав об этом собрании, зол был на весь свет, однако, через время, взял себя в руки, сказал ей: «постараюсь не компрометировать вас, маркиза…» А потом у него родился ребёнок. Лариса подсчитала на пальцах месяцы, усмехнулась. Теперь ей было ясно, что не мог граф, как честный человек, отменить свадьбу, даже если бы и понимал к тому времени то, что понимала она: они созданы друг для друга.
Два дня новоявленного отца на работе не было. А на третий они столкнулись утром, на центральном цеховом пролёте. Граф был смущён и радостен одновременно.
— Наследник, — пробормотал он в ответ на её поздравление и заторопился к станку.
А Лариса, сев за свой стол, достав книгу, не стала читать, задумалась. И вдруг решила: «Хватит дурака валять! Пора учиться! Бог с ним, с литинститутом, и филфак мне не нужен. Предлагал Лукьяныч направление от завода в политехнический, что ж, так тому и быть. Стану инженером».
Как обрадовало её решение родителей! Девушка знала, что они переживают: такая умная, талантливая их дочь, её ровесники все учатся, а она застряла на заводе.
— Правильно, Ларочка! — говорил отец. — Инженер, это верный кусок хлеба. Не жирный, правда, но ты человек способный, пробьёшься!
Мама тоже радовалась, обнимала, гладила по голове, утешала:
— Стихи, доченька, у тебя и так печатаются, и в газетах, и в журналах, и вот по радио областному передавали! Может и не нужно ей учиться, этой поэзии, коль тебе от Бога дано. А профессия, это профессия, это всегда нужно…
За три недели до экзаменов Лариса взяла отпуск, сидела готовилась, вспоминала позабытую школьную программу. И сдала всё легко: математику и физику на «4», а историю и сочинение — на «5». Сыграло свою роль и заводское направление. Когда вывесили списки зачисленных на первый курс студентов, она тут же увидела там и свою фамилию «Тополёва».
В отделе кадров ей вручили обходной лист. С этой бумажкой нужно было обойти различные службы, прежде чем окончательно распрощаться с заводом: получить свою трудовую книжку и сдать пропуск. Когда все пункты обходного листа были подписаны и проштампованы печатями, Лариса зашла в цех и прямиком направилась к станку графа. Он стоял к ней в профиль, сосредоточенно склонив голову. Тёмная волнистая прядь лежала на лбу, рубаха в зелёную и красную клетку обтягивала литые плечи. Лариса сама не заметила, что замедляет шаги, любуясь им, оттягивая минуту прощания.
Она оперлась спиной о его рабочую тумбочку: привычная поза, привычное место. Он вздрогнул, но сейчас же осветился счастливой улыбкой. Радовался и её появлению, и тому, что она вновь подошла к его станку — так давно этого не делала. Показалось на миг, что ничего не изменилось, что будут их отношения такими, как прежде…
— Маркиза, Бог мой! Вы воротились из дальних странствий! наконец-то!
Он знал, что у неё отпуск — и только. Чувствовал, что отпуск почему-то затягивается, но стеснялся спросить у кого-либо.
Лариса покачала головой, положила на тумбочку обходной лист:
— Будем прощаться, милый граф. Покидаю двор, отбываю в провинцию, в свои дальние поместья.
— Не понял… — сказал он обычным голосом. Весь камуфляж слетел с него мгновенно, Валерка Сарматов смотрел на неё растерянно. — Почему, Ларочка?
Когда она объяснила, он как-то сразу потускнел, ссутулился. Не обращая ни на кого внимание,
— Подожди, не уходи, я сейчас с тобой, отпрошусь у мастера… Хоть провожу…
Он убежал, она осталась ожидать. Ларисе было жаль графа. Так же точно было жаль ей Алика при их последней недавней встрече.
Они с Костей шли тогда по центральной улице. Как всегда в воскресный день здесь было многолюдно. Постоянно встречались знакомые, с кем на ходу перебрасывались: «Привет!», с кем на минутку останавливались. Вообщем, гуляли. Лариса почувствовала на себе чей-то неотступный взгляд, завертела головой и увидала Алика. Он шёл по параллельной аллее, вёз перед собой лёгкую коляску с ребёнком, а рядом шла молодая женщина. Их глаза встретились, он смотрел напряжённо, не отрываясь, и она кивнула ему… Лариса не видала Альберта после их печальной и недоброй встрече в колхозе. И не интересовалась им, хотя, конечно, слыхала от одноклассников: женился, бросил училище, вернулся в город, учится в каком-то институте, своя квартира, родился ребёнок…Длинная цветочная клумба разделала две аллеи, но обе пары шли туда, где клумба кончалась, а аллеи сходились на площадку с фонтаном. Там они встретились и остановились. Жену Алика звали Римма. Копна кудрявых, подобранных красивой заколкой волос, серые крупные глаза — симпатичная девушка. Фигура, однако, насколько грузновата. Гибкая, в сереньких брючках и пёстрой футболке Лариса рядом с ней казалась подростком. Ах, какое радостное злорадство испытала она, когда уловила, что жене Алика её имя знакомо: у той дрогнули полные губы, рука непроизвольно легла на ручку коляски, рядом с рукой мужа. И Костя тоже словно почуял какую-то угрозу в этом «однокласснике». Еще бы: Алик смотрел на них обоих не отводя глаз, отвечал не сразу, а после долгой паузы — как сомнамбула. И Костя — что за прелесть этот парень! — наклонился к малышу, пощекотал пальцем его животик, сказал весело Алику: «Молодец, быстро сыном обзавёлся!» А потом обнял Ларису за плечи: «Но мы тебя нагоним, правда, Ларочка?» Она увидела, как судорога искривила лицо её бывшего жениха, а глаза его — Бог мой! — наполнились слезами. И тогда впервые острая жалость вонзилась ей в сердце, и что-то ещё… сознание вины?.. Но они уже шли с Костей дальше по проспекту, весело смеялись, и чувство вины ушло. Нет, не она виновата в происшедшем, а он. Мог бы не жениться по указке родителей, а попробовать вернуть её любовь. А он, слабак, отступил… Но жалость с тех пор жила в ней.
И вот сейчас так же жалела Лариса другого мужчину, тоже слабака, тоже самого виноватого и от своей вины страдающего.
Граф всё-таки отпросился с работы, и они вместе вышли за заводские ворота. Когда Лариса оставила пропуск на проходной, вдруг по-настоящему поняла: сюда больше не вернётся, целый пласт жизни позади. Так грустно стало ей! И после весь этот день-прощание, каждая фраза, сказанная графом, и каждый её ответ, и молчаливое сидение в беседке тихого детского садика, и его щека, трущаяся о её ладонь, и долгие, безмолвные их взгляды — всё было окрашено в грустные тона. Домой пришла, когда уже спускались сумерки. Простилась с графом у подъезда и подумала, взбегая по лестнице к себе на второй этаж: «Теперь он знает, где я живу. Завтра придет». Была уверена и пугалась этой своей уверенности. И очень удивилась, когда граф на другой день не появился.
Он пришёл через день, вечером. Резкий звонок застал Ларису на кухне. Отец с матерью смотрели телевизор, и она крикнула:
— Я открою!
Пошла, вытирая руки полотенцем, распахнула дверь. И столкнулась с ним лицом к лицу. Она не успела ни о чём подумать, как он схватил её за плечи, притянул к себе и припал к её губам своими сухими и горячими, словно умирающий от жажды — надолго, до головокружения…
Всё. Это конец. Конец и начало. Так предстал этот день перед девушкой: как чёткая граница между двумя жизнями — прежней, хорошей, но уже минувшей, а значит неинтересной, и новой, неведомой, но такой манящей, рядом с любимым навек и суженым судьбой человеком. Он понял, он решился, а значит теперь, набирая скорость, помчатся дни к тому мигу, когда грянет свадебный марш… Впрочем, ей эти торжества особенно и не нужны. Он ведь будет жениться во второй раз, а повторные свадьбы, как она слыхала, принято играть скромно. Так даже лучше…