Качели в Пушкинских Горах
Шрифт:
Вот к каким умозаключениям пришла осенняя, гуляющая по Ленинским горам Маша.
Некоторые рисунки так нравились Маше, что она выпрашивала их у Рыбы на несколько дней и дома постоянно держала перед глазами. Однажды Машин отец обнаружил рисунки и тоже долго на них смотрел.
— Кто? — спросил. — Нарисовал?
— Рыба, — ответила Маша.
— Сколько ей лет?
— Сколько и мне.
— Она в художественной школе?
— Нет, в нашей.
Отец покачал головой, ушел куда-то. Потом вернулся, снова смотрел на рисунки.
— А ее родители, они что… Не понимают, что она, ну… — он зашевелил пальцами, подыскивая нужное слово, — очень способная? Что с ней уже все ясно? Что ей боженька уже дал
— Они ей не мешают… — пожала плечами Маша.
Итак, дружить с Рыбой было куда спокойнее, чем с Бикулиной. И иногда, намаявшись, Маша мечтала, что вот Бикулина куда-нибудь уедет, скажем, к отцу, который уже тренировал тбилисскую команду, и они останутся с Рыбой одни… О, как мечтала об этом Маша! Но странное дело, стоило действительно Бикулине уехать куда-нибудь на несколько дней или просто заболеть, как словно невидимая пружина лопалась — тоскливо, скучно становилось Маше и Рыбе. Оставшись одни, они бродили по улицам, смотрели какой-нибудь фильм, вздыхали, томились. К вечеру устремлялись на набережную, где Москва-река катила мутные волны, а небо над рекой катило красные волны. Маше и Рыбе не о чем было говорить! Они смотрели друг на друга удивленно, словно только что познакомились. Тоска… Время обретало иное измерение, минуты превращались в часы. Тоска поражала не только волю, но и мысли. Они ползали в голове, как сонные мухи. И Бикулина — злая, несправедливая, мстительница и оскорбительница — становилась неожиданно желанной!
— Эх! — обычно первой вздыхала Рыба. — Была бы Бикулина, она бы чего-нибудь придумала…
И действительно, стоило появиться Бикулине, жизнь обретала ускорение и непредсказуемость. В отсутствие Бикулины Маша могла с точностью до минут расписать свой день, свои дела. В присутствии Бикулины она не знала, что случится в следующую секунду. Куда повернет река событий? Куда ошалевшими конями кинутся мысли?
Гонять и укрощать этих коней Бикулина была большая мастерица. Бикулина настигала Машу и Рыбу в моменты тягучей тоски и ничегонеделания — подкрадывалась сзади, стукала их головами или же резко задирала Рыбе юбку и весело хохотала, как будто нет на свете ничего смешнее мелькнувших голубых Рыбиных трусиков и испуганного Рыбиного вскрика. Но Маша и Рыба все равно были рады Бикулине, заранее прощали ей неминуемые безобразия. Появилась Бикулина, значит, смерть тоске и унынию!
Маша шла теперь вдоль высоких каменных оград, над которыми шумели осенние деревья. Желтые листья устилали асфальтовую дорогу. Над деревьями в синем небе птицы собирались в стаи, и словно гигантское веретено вертелось в небе. Но как медленно летели стаи! Одинокие птицы — куда быстрее… Станция метро Ленинские горы должна была скоро показаться. «Интересно, где турок?» — подумала Маша, вспомнила про сигарету в кармане плащика. Курила до сего момента Маша один раз в жизни. Дома у Бикулины. Отец Бикулины увез вторую сборную страны на матч в Сенегал, мать Бикулины отсутствовала, а сигареты Бикулина вытащила из отцовского письменного стола.
Маша и Рыба набирали дым в рот и выпускали, Бикулина затягивалась и смотрела на подружек с некоторым презрением. Первого сентября курили, сразу после уроков. Накануне вечером Бикулина вернулась с дачи. Еще не успели толком поговорить.
Всем своим видом Бикулина показывала, что прожила на даче полную странностей и приключений жизнь. Затягивалась как курильщик с многолетним стажем и сначала выпускала немного дыма из ноздрей, а потом уже могучей струей выдыхала. С солнечным лучом сталкивалась табачная струя, дробилась, ломалась, превращалась в безвольное облако. В кресле сидела Бикулина, тонкими пальцами постукивала по подлокотнику. Кольцо с загадочным зеленым камнем было у Бикулины на пальце. Маша и Рыба неотрывно смотрели на кольцо.
— Подарок… — значительно молвила Бикулина. — Говорят, этот камень очень-очень гармонирует с моими глазами.
— Кто говорит? — спросила Рыба. Но Бикулина лишь повела бровью, показывая неуместность и несвоевременность этого вопроса.
Действительно, камень в кольце и глаза Бикулины находились в полной цветовой гармонии. Бикулина по-прежнему курила и молчала. И Маша с Рыбой молчали, глядя на Бикулину. И вот уже почти священный трепет испытывали они. Не Бикулина сидела перед ними, а мудрая зеленоглазая красавица, чуть утомленная, чуть разочарованная, с некоторой даже скукой глядящая в будущее. Ибо есть, есть ей что вспомнить! Есть от чего заломить по-цыгански руки за голову и повести томно плечами. Есть от чего улыбнуться небрежно, взглянув на несмышленышей-одноклассников. Есть, есть! Такой образ лепила Бикулина, а Маша с Рыбой принимали на веру все образы Бикулины.
Бикулина тем временем сняла с пальца кольцо, посмотрела сквозь камень на свет, протянула Маше. Маша тоже посмотрела сквозь камень на свет и изумилась… Пропало все, только многокрасочная зелень — ломаная-переломаная, глубокая-преглубокая потекла в глаза. И вот уже сама Маша светлым солнечным пятнышком скользнула внутрь зелени, где ни конца ни края — упругие волны, пульсирующая бахрома…
— Вот это да! — выдохнула Маша, протянула кольцо Рыбе.
— С ума сойти! — выдохнула Рыба, вернула кольцо Бикулине.
— Какое лето было, — потянулась по-кошачьи Бикулина, — ах, какое было лето…
Маша и Рыба облизали сухие губы, ожидая услышать дальнейшее. Но Бикулина пока не была склонна предаваться воспоминаниям.
— А ты, Рыба, — спросила она, — у тебя, Рыба, есть что вспомнить? — Бикулина особенно выделила «есть» и «что».
Рыба опустила глаза, зарумянилась. Необычайно похорошела Рыба за лето. Не ресницы, казалось, у нее — одуванчиковый пух. Глаза не просто голубели — цвели. Светлые волосы лежали на плечах латунными кольцами. Ноги стали длиннее. Плечи округлились. Много, много изменений обнаружили подруги в Рыбе. Бикулина изредка бросала взгляд в зеркало, словно сравнивая себя с Рыбой, и было неясно, довольна ли Бикулина сравнением…
— Я много рисовала… сказала Рыба, погасив недокуренную сигарету. — И еще я… целовалась с одним мальчиком!
— Сколько раз? — подалась вперед Бикулина.
— Один раз…
— Где?
— Мы вместе рисовали на веранде…
— Как это случилось?
— Он тоже перешел в девятый… Мы рисовали на веранде… Он подошел сзади, смотрел, смотрел, а потом… положил руки на плечи. Я обернулась, а он… поцеловал…
— И что дальше?
— Он убежал. Сказал, что сейчас придет, и не пришел…
— А потом ты его видела?
— Видела.
— И что он?
— Ничего, — пожала плечами Рыба, — он скоро уехал…
— Ты, конечно, ходила его провожать? — усмехнулась Бикулина.
— Нет!
— Врешь, врешь! — захлопала в ладоши Бикулина. — Врунишка ты, врунишка! Хочешь расскажу, как было дальше?
— Как ты можешь рассказать, тебя же там не было!
— Он уехал… На чем он уехал: на автобусе, на электричке?
— На автобусе. Но какое тебе…
— На автобусе! — перебила Бикулина. — На автобусе! А ты всю ночь не спала, ходила, наверное, по садику, ждала, что он придет, да? А он не пришел… Ты совсем с ума сошла, побежала к его дому, а там все окна погашены, дрыхнут все… Ты походила, походила, может, даже камешек ему бросила в окошко, да, Рыба? Но он не вышел… Ты пошла домой, проплакала до утра, а утречком рано-рано вдоль забора тихо-тихо на остановку, да? И спряталась где-нибудь под кустом, чтобы он тебя не видел… Он пришел на остановку, автобус подъехал… Он в автобус садится, а ты дрожишь, не дышишь… Оглядывался он хоть, искал тебя глазами, Рыба? Или… нет?