Кадиш по Розочке
Шрифт:
Тем не менее, на следующий день, уже к семи часам вечера, он был 'на посту'. Из угла был виден зал. Публики было не много. Оркестр играть еще не начал. Давид старательно осматривал каждый столик, каждого посетителя.
Внезапно его взгляд зацепился за что-то очень знакомое. А эта откуда здесь взялась? За столиком почти в центре зала, который еще три минуты назад был пустым, в сопровождении двух мужчин сидела Мирра, их бывшая домработница, или девушка, невероятно на нее похожая. Сомнения были вызваны тем, что обычно скромно одетая девушка была в ярком новом платье, красных туфлях на высоком каблуке, с ярким, несколько вульгарным макияжем. Чувствовалось,
За столиком, где сидела Мирра, атмосфера начала накаляться. Мужчины, выпив водки, принялись о чем-то спорить, совершенно позабыв о своей спутнице. Та, как и прежде, сидела, опустив голову. Только лицо ее все сильнее заливал пунцовый румянец. Внезапно, она что-то сказала своим спутникам. Ей ответили нечто, крайне неприятное. Лицо девушки совсем стало багровым. До Давида долетело: 'Я этого не хотела!'. Мужчина с наколкой удивленно повернулся к ней и с размахом ударил ладонью по лицу. У Давида аж кровь прилила к голове. Как весело у них, однако. Девушка сжалась. Но окружающие, словно не видели всего этого безобразия.
Нужно проследить за этой троицей. Только из ресторана стоит ретироваться. Здесь он сам засветится. Не дай Всевышний, еще и Мирра его узнает. Давид подозвал официанта, пробегавшего неподалеку, и попросил счет. Счет был не малым. Но Давид быстро достал нужное количество купюр. Что-то оставил на чай и максимально незаметно постарался покинуть зал. Он выбрал момент, когда расслабленная горячительными напитками публика пустилась в пляс. Быстро протиснулся к выходу, сбежал по ступенькам в парк и схоронился за густыми зарослями шиповника. Ждать пришлось минут пятнадцать. От реки дул холодный ветер. Давид успел изрядно замерзнуть, когда из дверей ресторана показалась девушка и ее кавалеры. Мужчины шли быстро. Девушку же едва не тащили за собой.
Пропустив их вперед шагов на сорок-пятьдесят, Давид, стараясь держаться в тени деревьев, пошел следом. Выйдя из парка, троица двинулась налево по Пролетарской улице, прежде называвшейся Фельдмаршальской в честь великого Румянцева. Улица была широкой. Да и людей, несмотря на позднее время, хватало. Последнее удивило Давида. Ему казалось, что вечерами нормальные люди, как и он, сидят дома с любимыми или ликвидируют очередной аврал на работе. Но, оказывается, и праздношатающихся граждан было немало. Он боялся упустить Мирру и мужчину с наколкой, потому позволили себе немного приблизиться к ним, правда, еще больше усилий прикладывая для того, чтобы остаться незамеченным.
На счастье Давида, вскоре Пролетарская кончилась, а его подопечные свернули на улицу Фрунзе, в прежние года заселенную старообрядцами. Здесь, в путаных переулках с добротными деревянными домами, окруженными массивными заборами затеряться было просто. Но ему пока везло. Подозрительная группа, не скрываясь, шла по обочине. Потом было блуждание по переулкам, становящимся все более грязными и неприятными. Минут через двадцать такого путешествия и они вошли в небольшой деревянный домик на самой окраине, почти у старого монастырского кладбища. Местечко то еще.
Впрочем, вошли мужчины и молодая женщина. Их соглядатай, Давид, какое-то время бродил вдоль забора, пока не приметил лаз. Быстро пробрался в него и оказался на небольшом дворике. Достал пистолет, приготовившись к встрече с собакой. Но собаки не было. Опять повезло. Быстро пробежал к дому. В одной из комнат горел свет. Давид прильнул к окну и прислушался.
– Вы же обещали, что мы сразу уедем в Бобруйск и там поженимся, - послышался почти плачущий голос Мирры.
– Потерпи, девка, вот немного поутихнет, тогда и уедем - отвечал мужчина - Сейчас легавые на всех дорогах, на всех вокзалах. Рыжье не вывезти. Не ной.
– А Ефим Исаакович! Вы говорили, что ему ничего не будет.
– Вот дура! Он тебе кто? Отец? Сват? Он буржуй. Таких и нужно грабить, чтобы не жировали на нашей крови.
– Он хороший. В праздники всегда подарки дарил. Шутки шутил.
– Вот только он в машинах ездил, сладко ел и спал. А ты за ним и его дочкой грязь убирала. Нравится тебе такое?
– Не нравится, - угрюмо согласилась Мирра.
– Сама же говорила, что устала за его гостями грязь выносить, его дочке прислуживать. Чем ты - трудовой человек - хуже этой фифы? Ничем. Пусть теперь они покрутятся, помучаются. Узнают, каково жить простым людям. Так?
– Так - согласилась Мирра.
– Всеблагой!
– ужаснулся Давид - Неужели все эти годы Мирра так на них смотрела. А они считали, что она почти член семьи. Хотя... Ведь и правда - обращались с ней, как с младшей, несмышленышем. Можно сказать, что и не видели ее. Наверное, было обидно.
Тем временем мужской голос продолжал.
– Вот и слушай, что я тебе сказал. Сейчас пару дней перекантуемся здесь. А потом двинем куда-нибудь в теплые страны. Ты на море была?
– Я только в Гомеле была и дома, в Рогачеве. Только там совсем голодно. Просто боюсь я очень.
– Не бойся. Со мной будешь, как сыр в масле кататься. Купим домик в Крыму. Будем на пляжах загорать.
– Ой, как мне хочется море увидеть.
– Увидишь. Давай спать ложись. Мне еще с Алешей переговорить надо. Дела у нас.
– А ты ко мне придешь?
– в голосе страх и надежда. Давид даже пожалел девушку, ставшую причиной стольких страданий для его семьи.
– Приду. Только попозже. Жди.
Хлопнула дверь. Через несколько минут свет погас. Видимо Мирра решила выполнять поручение - ждать. Давид перескочил ко второму окну и заглянул в комнату. Там, на столе стояла початая бутылка водки, на газете лежал хлеб, порезанный крупными кусками, круг колбасы, еще какая-то снедь. За столом сидел мужчина лет сорока в майке и что-то выстукивал вилкой по столу. Подняв взгляд на вошедшего 'морячка', он недовольно проговорил:
– И долго ты с этой куклой возиться будешь? Она расколется рано или поздно.
– Да, знаю я. Вот переночуем и решим.
– Не торопись. Ишь, торопыга. Завтра утречком пойдем на речку искупаться. Ты свою матрешку возьмешь. Там ее и оставим. Речка унесет ее верст на двадцать. Пусть потом легавые допытываются, кто тут у нас от несчастной любви удавился.
– Толково. А сами как?
– Каком кверху. Матрешку сплавим и в бега. Не тащить же ее с собой. Рыжье делим поровну. Там штук по двадцать пять на брата выйдет. И все червонцами. Там и разбежимся.