Кадиш по Розочке
Шрифт:
Из Сибири шли меха для штучных изделий, которые потом продавались в европейских странах, закрытых московских и минских магазинах, которые назывались странным словом 'распределители'. В Польше и Чехии закупались ткани для таких же штучных костюмов и платьев, изготовляемых на заказ от столичных и республиканских наркоматов.
Из тканей и сукна попроще шилась одежда для тех самых трудящихся, во имя которых была уничтожена старая Россия. Добавило ли им это счастья, сказать было сложно. Да, и опасно. Страшная аббревиатура НКВД, а позже ОГПУ звучала в кухонных разговорах все чаще. Фининспекторы действовали все активнее, а налог на 'нэпманов', предпринимателей рос не по дням, а по часам.
Вольница НЭПа постепенно сворачивалась. Частные лавки и мастерские закрывались. Правда, стали открываться
Зарабатывали они не многим больше рабочих и советских служащих. Правда, были у них и дополнительные каналы заработка. С государственных складов они покупали по льготной цене сырье. Но изготавливали из него больше изделий, чем значилось по придуманному кем-то стандарту. Неучтенная продукция продавалась 'своим' людям, которых в условиях всеобщего дефицита, так и не исчезнувшего в провинциальных городах, было множество.
Впрочем, рабочие государственных заводов занимались тем же самым. Вечерами, после работы на государственных станках делали 'левую' работу, выносили с заводов и фабрик все, что можно было вынести. Словом, люди как-то, не особенно весело, но жили, перераспределяя товарные потоки, которые пыталось контролировать государство. Жили не особенно хорошо. Но как-то перебивались изо дня в день, из года в год.
Государственные люди жили иначе. Они не отоваривались (тоже новое слово, означающее - возможность купить тот или иной товар) в обычных магазинах, не питались в обычных столовых. Для них были отдельное 'снабжение' в зависимости от занимаемого ими места в советской иерархии. Семья Алекснянского, как и Розочка с Давидом, занимала промежуточное положение между государственными людьми и 'трудящимися'. Ни Ефим Исаакович, ни Давид коммунистами не были. Как не были они и работниками государственных органов. Но с некоторых пор должность Алекснянского была отнесена к 'номенклатуре' республиканского ЦК. Это значило, что директор фабрики назначался на должность и должен был отчитываться по своим действиям только перед начальством из Минска. Гомельское начальство над ним власти не имело, или почти не имело. Любви местного начальства это не добавило. Но до времени их не трогали.
Алекснянские занимали свою 'роскошную' по советским меркам квартиру, а Додик с Розочкой и подавно жили в большом доме. И у родителей, и у Додика появились помощницы по хозяйству. Теперь они назывались не кухарки, не горничные, а домработницы. Были это девушки из окрестных сел и штетлов-местечек, где ко всем советским радостям добавился с недавних пор еще и голод. Согнанные в колхозы крестьяне, лишенные возможности заниматься привычным промыслом жители штетлов бежали куда кто мог. Так в семью Алекснянских попала русская девушка Матрена, а Розочке стала помогать еврейка Мирра.
Правда, в последнее время часть дома была переоборудована под гостиницу для приезжающих на фабрику 'смежников' и столичных заказчиков с приемщиками. Помещения для гостей обставили самой приличной мебелью, построили для них отдельные удобства, словом - создали возможный в советских условиях шик и блеск. Комнаты для гостей не пустовали. А в помощь Мирре, на которую была возложена обязанность администратора гостиницы, были наняты еще две помощницы.
Розочка теперь тоже работала на фабрике в бухгалтерии. Казалось бы, скучная работа - бухгалтер. А вышло, что очень даже интересная. Нужно в законах разбираться, хорошо считать, знать какой налог заплатить обязательно, а от какого можно изящно уйти. Через полгода работы Алекснянский поручил ей взаимодействие с финансовой инспекцией. Доброжелательная, миловидная и неторопливая Розочка с глубоким взглядом карих глаз производила на инспекторов самое благоприятное впечатление. Она спокойно и уверенно отвечала на любые вопросы, легко оперировала цифрами, параграфами каких-то указав, постановлений, решений. Самые придирчивые инспекторы теряли перед ней свой гонор.
На долю Додика выпадала привычная работа по организации движения грузов до таможни и через границу, доставка продукции в Москву и Минск, развоз изделий массового спроса по торговым точкам и многое другое. Правда, теперь в его распоряжении были не только подводы с лошадьми, но и три грузовых автомобиля, а на станции за их фабрикой были закреплены особые вагоны.
Он чаще, чем ему хотелось бы, был вынужден уезжать в командировки. То сопровождать грузы, то обеспечивать закупки. Только закупки мехов из Сибири были делом тестя. Для этого выдавалась огромная сумма наличными, которую тот складывал в видавший лучшие времена портфель, садился в автомобиль и ехал. Порой, совсем не далеко, до товарного склада на станции, а порой - в Москву или даже дальше. В иных случаях его заменял Давид, Если поездка предполагалась за границу, то с недавних пор к нему прикреплялся специалист по закупкам из ведомства ОГПУ, что-то вроде прежней жандармерии. Впрочем, мысли о том, чтобы перебраться при одной из поездок к своим Додика даже не посещала. Ведь дома его ждала Розочка, его якорь, его жизнь.
Лишь однажды шальная мысль закралась-таки в его вихрастую голову. Дело было в Риге. Он благополучно довез груз до порта, где сдал его заказчику для погрузки на корабль. Все прошло быстрее, чем обычно. Заказчик посмотрел пару образцов, проверил печати предприятия и таможни, убедился, что они в целости и сохранности и подписал акт. Поезд до дома был только на следующий день. Он не торопясь прошелся по Александровской улице, которая теперь называлась улицей Бривибас, заполненной самыми разными магазинами с уже подзабытым изобилием товаров. Купил подарок теще и сестрам Розочки, перочинный ножик со множеством лезвий ее брату. Долго выбирал подарок любимой. Остановился на небольшой фарфоровой статуэтке с двумя лебедями. Розочка любила такие штучки. Больше делать было решительно нечего.
Он уже собрался идти в гостиницу или к старому городу с его шпилями и путаницей улочек, когда на глаза неожиданно попалась афиша на русском языке. В ней сообщалось, что сегодня в университете на факультете правоведения состоится лекция лондонского профессора Насона Кацнельсона... о чем-то очень важном. Дядя!
Рой воспоминаний закружился в голове молодого человека. Бобруйск, бабушка, брат и сестра, Петербург, училище... Розочка. Рой исчез. Да, ему хотелось не просто идти, но бежать к университету, схватить в охапку вдруг обретенного дядю, благо его опекун из ОГПУ давно в гостинице, опять быть с семьей. Но он прекрасно понимал, что его семья уже давно не там, а в Гомеле, в доме возле старого парка. Там, где его жена, его Розочка. А там, в Лондоне, все уже давно перегорело. Он почти силой повернул к гостинице на Елизаветинской улице. Едва ли не бегом он добежал до гостиницы у посольства и влетел в номер. Нет. Его судьба решена.
Дома он не стал говорить о несостоявшейся встрече. Зачем? Даже Розочке не нужно знать об этом. Раз старушка умерла, так умерла, как говорится в старом анекдоте.
С работы теперь шли вместе. Иногда, если погода позволяла, гуляли по парку, изредка заходили в недавно открывшийся ресторан. Впрочем, это заведение очень мало напоминало ресторации Санкт-Петербурга. Здесь не ели, не проводили время, а 'прожигали жизнь' какие-то не вполне понятные люди, много было военных. Было суетно, не вкусно и не уютно. Дома было намного лучше.
Последние несколько дней июля Розочка вела себя немного странно. Она порой застывала, словно прислушиваясь к себе. Часто отвечала невпопад. Иногда вдруг становилась нервная, бросалась в слезы. Додик, привыкший к уравновешенному характеру любимой, не знал, что и думать. А сегодня, когда он, как обычно, ждал супругу, чтобы пойти на работу, Розочка вдруг сказала, что не пойдет. Совершенно сбитый с толку Додик поплелся на фабрику. Весь день работа не ладилась. Мысли носились в голове и все не о сбыте или пошиве. Он только отметил, что в приемной и в кабинете напротив, где располагался Алекснянский, слышалась какая-то странная возня, громкие разговоры. Но, занятый своими невеселыми мыслями, он даже не подумал узнать, что там происходит. Да и что может там быть необычного? Какие-то производственные неурядицы. Тесть сам их прекрасно решит. Что же с Розочкой? Он ее, наверное, чем-то обидел. Чем? Предположений была масса. Но выбрать что-то хоть немного достоверное не выходило.