Кадиш по Розочке
Шрифт:
Фабрика (точнее, то, что должно было стать фабрикой) располагалась неподалеку, на Кузнечной улице. Кузнечная улица была своего рода рубежом, границей между 'приличной' и относительно благоустроенной центральной частью города и рабочими окраинами: первая - с парками, многоэтажными домами, яркими витринами, банками, вторая - с бараками и деревянными развалюхами. Хотя здесь еще встречались богатые (по большей части заброшенные) особняки состоятельных горожан, со всех сторон их теснили дома для рабочих, заводские постройки. Последние тоже переживали не лучшее время.
Додик с тестем подошли к небольшому двухэтажному зданию, стоявшему рядом с громадой цеха. И если здание вполне соответствовало своему предназначению фабричной конторы, то цех выглядел жутковато: грязное здание с выбитыми стеклами и кучей хлама, сваленного
Тесть усмехнулся:
– Вот из этого нам нужно будет сделать фабрику. Не пугайся. Полгода назад было еще хуже.
Впрочем, Додику было не привыкать к виду разрушенных зданий. Так сейчас выглядела вся страна. Он попросил тестя-директора дать ему день на ознакомление. Тот разрешил этот день, но не больше. И Додик приступил. Оформление отняло не более получаса. Он познакомился с кадровиком и бухгалтером, сдал документы, полученные в военном комиссариате. Узнал, что его зарплата будет составлять сорок тысяч новых дензнаков образца 1921 года или сорок миллионов дензнаков образца 1919-го и паек. Паек был неслабым. Уже хорошо. Получив эту важную информацию, он пошел осматривать предприятие.
Двор был завален самым странным и порой неожиданным мусором. Между тряпьем, обломками мебели и каких-то железяк попадались вполне целые детали станков, нераспечатанные пачки игл, ножницы и даже обломок от некогда грозного револьвера. Стекла в окнах производственного цеха частично отсутствовали, а те, что еще стояли, были покрыты толстым слоем грязи, полностью утратив изначальную прозрачность.
Тем не менее, что-то Ефиму Исааковичу наладить удалось - в цехе шла работа. Несколько человек кроили какую-то одежду, а десяток портних за машинами строчили раскроенную материю. Часть рабочих мест - где-то около трети - пустовала. Видимо, этих работников и требовалось найти.
Во дворе обнаружились и два склада. В одном из них кучами были навалены какие-то рулоны и обрезки ткани, испорченные и целые меха. В другом находилась 'готовая продукция'. Гражданские сорочки и блузки, брюки и пиджаки лежали у самого входа. А вот дальше такими же кучами, как и в первом помещении, были свалены гимнастерки, галифе, шинели и прочие военные изделия. Было видно, что гражданское платье ждет своей отправки в магазины и скоро дождется. А вот военное обмундирование просто ожидает своей утилизации, до которой пока не доходят руки.
Кладовщик никак не мог взять в толк, чем недоволен новый начальник, когда выяснилось, что военное обмундирование даже на учете не стоит и в книгах не значится. Тут что-то было. Стоит поговорить с тестем, только чуть попозже - пока нужно думать про задание.
Додик снова вернулся в контору, но пошел не в выделенную ему комнату, а к кадровику. Здесь порядка было больше. В старых книгах нашлись адреса и фамилии тех, кто работал на фабрике в прежние годы. Кадровик, Иван Севостьянович, помог составить список тех работников, которые скорее всего жили сейчас в Гомеле. Вышло сорок три человека. Это на завтра. До конца рабочего дня Додик успел еще побывать в военкомате, узнать о демобилизованных мужчинах, недавно вернувшихся в город, о солдатках, оставшихся вдовами. Тщательно записал их адреса и пошел к директору.
Ефим Исаакович внимательно выслушал и одобрил план Додика. Просил только не гнать лошадей, а делать все постепенно. Даже с идеей утилизации армейского обмундирования согласился, с интересом и уважением посмотрев на зятя. Домой оба вернулись чуть живые. Розочка не спала, ждала его. Наскоро попив чаю с какой-то снедью, Додик, уже с трудом подавляя зевоту, поцеловал любимую и провалился в сон.
Утром началось.
Давид умудрился, наняв извозчика, проехать по всем сорока адресам. Многие люди отказались работать, кого-то уже не было в Гомеле, а кто-то перешел в лучший мир. Но требуемые десять человек нашлись. Кому-то Додик обещал возможность соблюдать субботу, кому-то - воскресенье. Кто-то требовал, чтобы он мог 'немножко шить на себя после работы'. Всеми правдами и не вполне правдами необходимые мастера были найдены и охмурены. Была у Додика и мысль о своем частном деле. О помощи в нем он договорился еще с двумя мастерами, но об этом кадровику пока знать не следовало. После этого - уже пешком - он прошел в горисполком, где зарегистрировал частное предприятие 'Алекснянский и Соловейчик'. Процесс был недолгим: он заплатил пошлину, показал знаки отличия в боях на гражданской войне, документы. Девушка, оформлявшая бумаги, предложила ему или погулять несколько часов, или заехать завтра. Додик решил, что откладывать не стоит. За это время он обошел нескольких солдаток, уговорив их попробовать себя в швейном деле. Здесь оказалось еще проще: усталые и часто голодные женщины восприняли предложение о работе, как подарок. Ко второму визиту бумаги на открытие частного предприятия были готовы.
Еще неделя беготни, недосыпа, недоедания, умасливания и укатывания нужных людей - и все вакансии на фабрике были заполнены. Государственное предприятие стало выполнять план. По этому поводу тестю выдали грамоту от горисполкома, которую он со смехом демонстрировал Додику за ужином, совмещенным с обедом.
Но это было далеко не все. Рядом с фабрикой появилась небольшая лавка, где торговали переделанной из военного обмундирования одеждой. Она была не самых изящных фасонов - парижские модники и модницы от таких обновок упали бы в обморок. Но гомельских обывателей все устраивало. Само обмундирование хотя и не числилось в учетных книгах, покупалось на фабрике по остаточной стоимости. Два мастера перешивали его на гражданский лад, а миловидная продавщица отпускала уважаемым покупателям. В условиях нехватки всего и вся пальто и куртки из шинелей, рубашки и платьица из гимнастерок и многое другое, на что хватало фантазии у портных, разлеталось, как горячие пирожки.
Несмотря на всю суету, Додик находил время для дома, который уже начинал чувствовать своим, своей тихой гаванью. Он втянулся и уставал меньше. Вечерами Додик подробно пересказывал Розочке все забавное и интересное, что случилось на работе за день. А она рассказывала о своем. Собственно, неважно, о чем. Важно, что эти рассказы создавали их совместную жизнь, даже когда они были не вместе.
Время утекало, как песчинки в ямку старательного жучка. Лето повернуло на осень. Но ритмичный стук дождя в стекло и по подоконнику только добавлял тепла их вечерам. Розочка умудрилась даже в маленькой комнатке воссоздать их мир - только их: опять на столике горела лампа под абажуром, опять они сидели рядом (разве что не в креслах или на диване, а на кровати - диван просто не влез бы в их комнатушку). Но им это не мешало. Наоборот, что-то добавляло, когда, сидя на краешке кровати, они, держась за руки, молча смотрели на темноту за окном или весело пересказывали часто совсем не веселые перипетии их жизни в стране Советов. Если тебе чуть за двадцать, если рядом любимый человек, все беды и неудобства кажутся мелочами, а проблемы решаются походя, со смехом...
А на фабрике дела шли на лад. Стараниями Додика появились свои деньги. На них удалось нанять рабочих, чтобы очистить двор, привести в порядок склад, вымыть окна в цеху, вставить разбитые стекла. Через месяц над новыми столами раскройщиков повисли специальные лампы, а в обеденный перерыв швеи стали получать за счет предприятия дополнительное питание.
Дома тоже все было лучше и лучше. Из денег, вырученных за продажу части золотых монет, выделенных некогда Додику бабушкой, молодые смогли купить себе дом неподалеку от квартиры Алекснянских, располагающийся в прежде 'аристократической' части Гомеля, близ графского парка. Дом предполагали использовать, как гостиницу. Но пока в гостинице было только два постояльца: Розочка и Додик. Пустой и неуютный при покупке, уже через месяц дом стал их теплым гнездышком, местом, где им было хорошо. Сколько труда Розочки в это было вложено, знала только она сама. Понятно, что пока речь шла не обо всем доме в два этажа и семь комнат, а только о тех двух, где они жили. В остальной части дома пока шел ремонт.
Менялись и дела у страны. Прилавки магазинов заполнялись, хотя и совсем не так быстро, как хотелось бы.. Реже стали голодовки. Правда, едва не каждый десятый горожанин сидел без работы, а город заполняли бродяги и бандиты разной масти. Но к этому люди уже привыкли - есть мороз зимой, есть слякоть осенью, есть ворье на улицах. Будь внимательнее, у тебя и не сопрут. Пару раз Додик ловил руку карманника возле кошелька. Раз - видимо, таким же образом - кошелька лишился. К счастью, денег там было немного. Но к событиям это не отнес: как говорится, спасибо Всеблагому, что взял всего лишь деньгами.