Кадиш по Розочке
Шрифт:
– Сюда, - скомандовал он. Когда дверь закрылась, Давид быстро провел знакомца внутрь и заговорил в ином тоне:
– Александр Иванович! Почему Вы здесь? Вы шпион?
Бывший попутчик молчал, с интересом рассматривая форму красноармейца.
– Вы меня помните? Мы с Вами путешествовали от Москвы до Белгорода. От бандитов бежали. Я Дмитрий. Я хочу Вам помочь.
– Я помню Вас, юноша, - спокойно и сухо проговорил Александр Иванович.
– Вы тогда ехали спасать супругу, но попали к красным. Так?
– Не совсем так, - смутился Давид.
– Я смог найти Розочку и вернуться в Москву. Но там попал под мобилизацию.
– Додик сокрушенно развел руками.
–
– Вы-то здесь какими судьбами? Я думал, Вы в Приамурье или в Крыму.
– Забавно, - усмехнулся знакомец, и Додик только сейчас увидел, насколько тот усталый и измотанный.
– Я тоже так думал. Точнее, думал, что буду там. Но вышло иначе. Не переживайте, Дмитрий, я не шпион.
– он откинулся на спинку стула - Позвольте я закурю?
– Конечно - ответил Давид, а Александр Иванович продолжал.
– Когда мы расстались, я смог пробраться на Дон. Но там ничего не вышло. Казачки разбегались, крестьяне прятали продовольствие. Красные, то есть, теперь ваши собратья, нас просто раздавили числом. После Дона я бежал в Омск. Воевал за директорию, потом примкнул к Колчаку. Показалось - вот он, спаситель России. Смешно. Инфантильный романтик. Знаете, именно из таких романтиков выходят самые отъявленные тираны. Когда действительность не хочет становится такой, какой они ее себе вообразили, они начинают ей мстить. Кроваво мстить. А рядом с ним отнюдь не романтики. Властолюбцы, честолюбцы и авантюристы самого разного пошиба. Поразительно, но у красных кадровых офицеров было больше, чем у Верховного главнокомандующего. Там капитанов производили в генералы. Словом, когда Колчак сбежал на Восток, я пробрался к Деникину. Все же генерал старой закваски, сподвижник Корнилова.
Александр Иванович прервался. Чувствовалось, что говорил он не Додику, не мальчику, которому некогда помог, а потом пощадил, а себе, выговаривал то, что копилось долгие месяцы недоговоренности. Он затянулся, с наслаждением выпустил дым и продолжил:
Честно говоря, к Лавру Георгиевичу я относился без особенного почтения. Служили с ним. Лих, смел, яростен, себя не жалеет, да и людей вокруг себя. Наполеон из него вышел бы замечательный. А вот спаситель России - увольте. Да и у Антона Ивановича не вышло. Не могло выйти. Если бы не безумец Слащев. Простите, Вы же не в курсе, это такой лихой белый генерал. Так вот, если бы не он белое движение кончилось бы уже год назад. Да, оно и кончилось. Осталась масса вооруженных людей, спаянная общим отчаянием - он опять замолчал, словно эта неожиданная исповедь перед малознакомым человеком выпивала из него все силы.
– Теперь вот я просто бегу. Не куда, а откуда. Из России.
Александр Иванович потер рукой лоб и продолжил:
– Я не шпион. Я беглец. Как ни странно, Вы в чем-то были правы. Все красивые слова оказались словами, а все мечты при столкновении с действительностью развеялись. За ту Россию, за которую я хотел отдать жизнь, стало максимум десяток тысяч человек. Да и те не смогли договориться между собой. Каждый думал не о стране, а о том, как он будет выглядеть во время победного марша по столице - во главе или сбоку. Остальные - такие же как Вы, мобилизованные обыватели. Или того хуже - дельцы, которые из общего горя выжмут свои пять процентов прибыли. Горстка безумцев пирует на крови, а миллионы русских убивают друг друга. Я военный человек. Свой чин получил не в штабе. Но смотреть на торжествующих честолюбцев, авантюристов, пирующих на костях, вешать мирных обывателей, крестьян - увольте.
– Но красные стреляют в мирных жителей так же, - попытался прервать его Додик.
– Оставьте, молодой человек. Мне нет дела до нравственности красных, изначально продавших душу дьяволу. Но те, кто сражается с ними, ничем не лучше. Вот это для меня трагедия. Они пусты, злобны. Они шли не восстанавливать страну, а мстить. Потому и проиграли. То есть проиграют в ближайшее время. Через год или два, а может и раньше, их выметут из той страны, которая была Россией. Но эта новая страна мне не нужна и не интересна. Вы спрашиваете, кто я? Беглец. Беглец, пробирающийся к румынской границе, а там и далее. Куда? Не знаю. Скорее всего, в Прагу или Белград. Может быть, в Париж. Вы бывали в Париже?
– Нет. Только пару раз в Берлине.
– Честно сказать, я тоже нигде толком не бывал. Училище, гарнизон, академия, война. Вот и вся биография. Тяжеловато на пятом десятке начинать жизнь заново - он запнулся и уже несколько иным тоном продолжил.
– Если Вы решили мне помочь, то попробуйте вернуть мой саквояж. Он, кажется, остался лежать в комнате с телефоном. Кажется, в него еще не заглядывали. Там моя надежда на будущее. Поверьте мне, что все, находящееся в нем не украдено. Хотя, с точки зрения высоких канонов офицерской чести, происхождение его не самое достойное. Но, что делать. Знаете, мне хочется спокойной старости. Просто спокойной старости в тихом уголке.
Александр Иванович достал платок, вытер пот со лба и с ожиданием уставился на собеседника. Какой он старый и усталый. Точно, не шпион. А даже, если шпион. Мне-то что?
– подумалось молодому человеку.
– Хорошо. Я постараюсь. Давайте подумаем, как это лучше сделать.
Мысль о содержимом саквояжа даже не скользнула. Додик прикинул: дежурить им еще часов четырнадцать; свои его не сдадут; командир из военспецов тоже, скорее всего, будет молчать. Можно попробовать. Он быстрым шагом прошел в комнатку с телефоном. Потертый саквояж валялся в углу. Так. Быстро поднял его. Подошел к Степану.
– Дело у меня. Еще пол часика посидишь?
– Ладно, братишка! А что за дело?
– Да, тут...
– замялся Додик. Потом махнул рукой на опасения. Со Степаном, мастеровым из-под Пскова, они уже больше года воевали рядом. Такие не должны сдавать.
– Человек мне жизнь спас, а его задержали на улице. В списках его нет.
– Понимаю, - на удивление спокойно ответил друг.
– Выводи его через двор, а я здесь прикрою.
Давид удивился, насколько просто и буднично все прошло. Он вывел Александра Ивановича во двор и через калитку, возле которой не стояло никакой охраны, выпустил в переулок.
– Прощайте, Дмитрий! Я Ваш должник, - невесело пожал ему руку бывший офицер.
– Может быть, придется свидеться.
– Это вряд ли, - столь же невесело отвечал Давид.
– Я нужен здесь. Я должен вернуться к жене.
– Тогда прощайте, и еще раз благодарю!
– Прощайте, Александр Иванович!
Александр Иванович быстро повернулся и через минуту уже скрылся из виду.
...Нужно будет часового возле калитки поставить, - совсем некстати подумалось Додику.
После того случая служить стало и совсем трудно, обидно и бессмысленно. Их полк в боевых столкновениях почти не участвовал. Безделье действовало угнетающе. Точнее, совсем уж бездельничать им не давали - наряды, конвоирование грузов, сбор продразверстки, сопровождение важных комиссаров. Часто солдат отряжали на всякие хозяйственные работы. Но на фронт их не посылали. Да и вообще война как-то постепенно стала затихать.